Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– О'кей, мамочка.
– Что это за «мамочка» вы все время повторяете? Почему вы это повторяете?
Услышав ее смех, он понял, что тоже смеется собственным диким смехом, и попытался сдержать его, чтобы совсем не осрамиться.
– Нет, правда, это странно!
– Я уже говорил, что у меня нет матери, а потому всякая хорошая женщина для меня мамочка.
– Ах, боже мой, извините!
– Я сейчас, – сказал он и вышел в туалет помочиться.
Когда он вернулся, она спросила:
– Я еще не говорила, что мне нравится ваш смех?
Он посмотрел на нее.
– Правда. Я серьезно говорю. Вы красивый мужчина.
Он торопливо кивнул, когда она встала, собираясь уходить, и на мгновение отпустил в полет собственное сердце при таком совершенно необычном исходе того, что ему представлялось сплошной катастрофой.
– Я вам еще ничего не предложил.
– Нет-нет, не беспокойтесь, – сказала она. – В другой раз. У меня экзамены.
Он протянул ей руку, она пожала ее, на ее лице появилась широкая улыбка:
– Спасибо.
Духи-хранители человечества, думали ли мы о силе, которую создает страсть в человеческом существе? Спрашивали ли мы себя, почему мужчина может пробежать по горящему полю, чтобы быть рядом с женщиной, которую любит? Думали ли мы о воздействии секса на организм? Учитывали ли мы симметрию этой силы? Учитывали ли мы, какая поэзия разжигает их души, ласки, которые влияют на смягчившееся сердце? Размышляли ли мы о физиогномике любви – о том, что некоторые отношения обречены на неудачу, другие тормозятся и никогда не растут, а третьи оперяются и остаются на всю жизнь любовников?
Я много размышлял над этими вещами и знаю: когда мужчина любит женщину, она изменяет его. Хотя она с готовностью отдается ему, но только с того дня, когда он берет ее в жены, она принадлежит ему. Женщина становится его собственностью, а он становится ее собственностью. Мужчина называет ее нвуйем, а она называет его дим. Другие говорят о ней как о его жене, а о нем как о ее муже. Это таинственнейшая вещь, Эгбуну! Потому что я много раз видел, как люди, после того как их возлюбленные уходят от них, пытаются вернуть их так же, как человек пытается вернуть украденную у него собственность. Разве не то же случилось с Эмеджуиве, который сто тридцать лет назад убил человека, забравшего у него жену? Чукву, когда ты вынес ему свой приговор после моего свидетельства здесь, в Беигве, такого же, как нынешнее мое свидетельство, твой приговор был суров, но справедлив. Теперь, более чем сто лет спустя, когда я увидел, что сердце моего нынешнего хозяина загорелось похожим огнем, мне стало страшно, потому что я знал жар этого огня, знал, насколько он могуч, настолько могуч, что, если разгорится, ничто не в силах его потушить. Он провожал ее к машине, а я боялся, что этот огонь толкнет его в том направлении, откуда мне его будет не вытащить. Я боялся, что, когда любовь полностью завоюет его сердце, он станет слепым и глухим к моим советам. А я уже видел, что любовь овладевает им.
Обасидинелу, ах, какое содержание привносит женщина в жизнь мужчины! В доктрине новой религии, которую приняли дети отцов, сказано, что двое становятся одной плотью. Как это верно, Эгбуну! Но давай заглянем во времена мудрых отцов, какими незаменимыми были тогда великие матери. Хотя они не составляли законов, которыми руководствовалось общество, они были словно чи общества. Они восстанавливали порядок и равновесие, когда порядок нарушался. Если житель деревни совершал духовное преступление и злил Алу и если милосердная богиня – в своем справедливом негодовании – изливала свой гнев в виде болезней, или засухи, или катастрофических смертей, то старые матери отправлялись к дибиа и задавали вопросы от имени общества. И Ала слышит их голос лучше всех других. Даже когда шла война – которой я был свидетелем сто семьдесят два года назад, когда Узуаколи сражался против Нкпа и семнадцать обезглавленных человек лежали в лесу, – именно матери с обеих сторон пришли и восстановили мир и умиротворили Алу. Поэтому они и называются одозиободо[26]. Если группа женщин может восстановить равновесие в обществе, скатывающемся к бедствию, то насколько же больше одна женщина может сделать для жизни одного мужчины! Как часто, говорят великие отцы, любовь меняет температуру жизни мужчины. Обычно мужчина, чья жизнь была холодной, согревается, и это тепло своей интенсивностью преобразует человека. Оно выращивает малые вещи в его жизни и убирает пятна с ткани его жизни. И то, что человек делал каждый день, теперь он делает весело. Большинство людей за время своей жизни приходят к пониманию того, что с ними произошли какие-то изменения. Им даже и говорить об этом никому не нужно, потому что на их лицах, самой нагой из всех частей человеческого тела, появляется оттенок, который вскоре становится виден всем, кто не слеп. Если, скажем, человек работает в обществе других людей, кто-нибудь из коллег может отвести его в сторону и сказать ему: «У тебя такой счастливый вид». Или: «Что с тобой случилось?» Чем сильнее влечение, тем очевиднее становится она для других, а приязнь моего хозяина к Ндали сдерживалась его страхом: он считал себя недостойным ее. Он решил, что если она когда-нибудь отдастся ему, то он отдаст ей свое сердце целиком.
В случае с моим хозяином не коллеги были свидетелями его метаморфоз, а птицы. Он накормил их от пуза, когда женщина ушла из его дома в тот день. Он нашел больного петушка, у которого искривился хвост, отнес его на край фермы перед домом, чтобы не видели другие птицы, и там его зарезал. Выпустил кровь в маленькую ямку в земле, потом положил тушку в миску и отнес в холодильник. Помыв руки в ванной, он подмел большие птичьи выгородки, разделенные на две части деревянными стенками. Выгнал в дыру в потолке зеленоголовую ящерицу, каких не терпит птица. Потом он забрался по лестнице и заткнул дыру скомканной тряпкой в пятнах пальмового масла. Закончив с этим, он увидел, что куры перевернули таз с питьевой водой, и тот теперь лежит у соломенной стены, и в нем осталась только капелька воды размером с глаз. В лужице лежала горка осадка – как зрачок, который смотрел на него. По пути к тазу мой хозяин поскользнулся на чем-то, как оказалось, на ости птичьего пера, вонзившегося в разжиженную