Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К сорока дням, когда Степанята, хозяйничавшие в доме вдвоем, уже подъели тети Лизины деньги и подустали сидеть на одной гречке без масла, им пришлось искать и везти в Ландышево очередную порцию медного и алюминиевого лома. Что-то еще можно было подобрать на земле, но уже начинал порошить снег и как никогда свежи были в их памяти батины рассказы о легкой и вкусной жизни, – и тогда металлический ресурс Пашка предложил подсобрать в запертых на замки домах московских дачников. Младшему Степаненку пришлось долго уговаривать брата, что это никакая не кража со взломом, что он уже так делал, и никто ничего не заметил, что если вдруг какой шухер, он, Пашка, сразу все возьмет на себя и пусть Славка не волнуется.
Старший брат согласился не сразу, ходил, думал, взвешивал возможные последствия и в конце концов решение принял компромиссное – хотя в душе и было чувство, что пал один из главных бастионов его, Вячеславовой, внутренней крепости, пал под осадой страшно опасной, но и сладостной силы, которая щедро сулила ему наполненное освежающей рисковой новизной неведомое будущее. Перед тем как окончательно решиться, Славка осенённо спросил:
– А Насос уже уехал в Москву?
И Пашкино лицо растянулось в понимающей улыбке. А Славка продолжал себя морально готовить:
– Между прочим, эта тварь уже несколько лет уводит мой ресурс! Надо вынести из его хаты весь металл, какой найдем. Чтобы впредь было неповадно!
Ходили ночью, выбрали поветреннее, чтобы порывами заглушало шум. Пашка деловито примерился монтировкой, дернул, и замок свалился вместе с петлями под ноги. В сенцах было пустовато и темно, достали фонарик. Дверь в комнату тоже оказался на замке. «Какая тварь предусмотрительная!» – выругался Славка. Повозившись, сбили и этот замок. Внутри было побогаче: сначала напугало трюмо – показалось, что из угла сразу шесть человек светят в них фонариками, потом Пашка заприметил новомодный плоский, на ножке, телевизор, и загорелся идеей взять его на время посмотреть, а к весне вернуть обратно – дурачок! Металла никакого в комнате не оказалось, лишь на полке стояли черный какой-то кофейник да фарфоровый чайничек без крышки.
– О! Так это ж Петрёнковские, у Гальки на кухне, около печки их видел, – изумился Славка и сразу на него снова нашла какая-то обида за них, за деревенских, что обманывают их и обирают все кому ни лень.
– Славец, иди сюда! Глянь-ка! – шепотом закричал, почти прошипел Пашка откуда-то из-под земли. – Дай посвечу тебе.
Славка пошел на луч света, бьющий из подпола, из открытого люка, спустился к брату по ступенькам.
– Да-а! – Здесь были аккуратно составлены рядами и мотки очищенного и обожженого медного провода, и гора ломаной, смятой алюминиевой утвари, угадывались кастрюли, бачки, бидоны, формы для выпечки, проволока, пластины какие-то, в углу широкого этого погреба кучей насыпан старый хлам, фотографии, части от прялки. – О! Пашка, это не иконные оклады, которые тогда с чердака у кого-то пропали?
– Они самые! А думали на нас, – отозвался Пашка. – А деревяшки от них где?
– Хрен знает. В печке небось сжег. Ну Насос и пассажир! Вот жучила! Сколько народу наколол!
– Ну это тогда нам и стрематься нечего.
– Экспроприация экспроприаторов! – вспомнил Славка умную фразу из какой-то книги.
Таскали в несколько ходок, в какой-то момент показалось, что рядом с домом, по соседству с Зингеровским промелькнула белесая тень – может, медсестра Лена выходила по ночной нужде, а может и примерещилось, но стало страшно. Перед тем как совсем уйти, Славка вдруг со всей силы шарахнул ногой в трюмо – со звоном осколки рассыпались по полу:
– Тварь!
– Сегодня много, хорошо привезли, – прикидывая в уме барыш от перепродажи и думая, на сколько наколоть братьев, отметил приемщик в пункте вторцветмета. – У-у, на много выйдет, разорите меня вконец, даже серебришко есть. – Он быстро взметнул на них хитрые понимающие глазки и тут же скрыл их под ресницами.
– Батино. После похорон разбирали вот… – Славка проглотил слюну, скоропалительной ложью обжегшую рот.
– Богатый был батя. А доски тоже есть? – спросил приемщик, взвешивая иконные оклады.
Степанята смолчали.
– Ну если остались доски, то тащите, сторгуемся.
Приемщик сверился с весами, потыкал в калькулятор, начал отсчитывать и пересчитывать купюры.
– Кстати, приходил тут этот ваш, Джегер что ли, – конец сентября, наверно, был, пришел с разбитой бровью. Говорил он, говорил, что батя ваш умер… Так вот он денег просил на гроб, и я дал. Когда отдаст-то?
– Сколько? – спросил Славка, и услышав ответ, вздохнул облегченно, показал рукой на пачку причитающихся им купюр: – А-а, ну тогда вычти из этих…
– И куда же, интересно, дернул Джегер? – спрашивал довольный Пашка, беззаботно выбрасывая легкие ноги в кирзачах на встречные запорошенные чистым снежком шпалины. Ему всё было ерунда, он не думал о том, накатает Насос заяву или нет, не забивал голову себе и успокаивал брательника:
– Если что, прессанем Лешу, про иконы напомним краденые.
А Славка, безуспешно отгоняя от себя страхи и сомнения, зная, что теперь ему томиться всю зиму тяжелым предчувствием беды – а весной, когда вернется Зингер, беды не избежать и тогда уж будь что будет, неуверенно отвечал:
– Джегер? Куда-нибудь пожить, оглядеться, куда ж еще…
ИВАН ИВАНЫЧ
Рассказ
1.
Поселок Померанцево строился сразу после войны для железнодорожников и леспромхозовцев и растянулся вдоль одноколейки километра на полтора, а то и на два. Загорелось сухой осенью – только-только успели протянуть и подключить сельчанам долгожданный газ – и вот, сразу утечка. От спички или просто от щелкнувшего выключателя сначала разнесло полдома возле клуба, а затем занялось, раздуло ветром и разогнало красного петуха по заборам, сарайкам, курятникам, поленницам – на соседние домишки, бараки, бани, гаражи. Иссушенные временем, просмоленные – чтобы ни влага, ни короеды-точильщики не попортили древесину, – крытые берестой, которая, пламенея, легче