Среди историков широко распространена такая версия развития событий: во время Великой депрессии президент Гувер предпочел политику невмешательства из-за чрезмерной веры в саморегуляцию свободного рынка и приверженности золотому стандарту. И лишь когда его сменил Франклин Рузвельт, который перешел к политике активной государственной поддержки и отменил золотой стандарт, экономика США вышла из кризиса. Эта версия, мягко говоря, несостоятельна. Гувер не только увеличил финансирование социальных проектов для борьбы с Великой депрессией, но и заставил Федеральную резервную систему расширить кредитование, а также бросил все силы на безнадежную миссию — сохранение высоких зарплат при падающих тарифных ставках. Кроме того, был введен контроль закупочных цен, в особенности на сельскохозяйственную продукцию, чтобы удержать их на уровне, который считался справедливым до начала депрессии. Положение усугублялось еще и тем, что США и другие крупные державы мира начали проводить протекционистскую торговую политику, которая только обострила кризис в мировой экономике[37].

Сейчас мало кто вспоминает тот факт, что в ходе предвыборной кампании 1932 года Герберт Гувер стоял на позициях довольно радикального протекционизма, тогда как Франклин Рузвельт проповедовал индивидуальную финансово-экономическую ответственность. Большинство американцев проголосовало против политики Гувера, но когда Рузвельт вступил в должность, он счел целесообразным учесть некоторые интересы противоположного лагеря. В результате часть протекционистских планов Гувера была интегрирована в так называемый Новый курс — экономическую политику, проводимую администрацией Рузвельта с целью выхода из Великой депрессии. Важно осознать, что в Новом курсе не было ничего по-настоящему нового или уникального. На самом деле он продолжал и развивал политику интервенции, предложенную Гувером.

Даже поверхностного знания экономики достаточно, чтобы понять, что ценовой контроль всегда контрпродуктивен и ведет к перепроизводству в одних сферах и дефициту в других. Проблемы, стоявшие перед американской экономикой в 1930-х годах, были неразрывно связаны с фиксацией цен и заработной платы. Планка заработных тарифов была установлена слишком высоко, что вело к рекордному уровню безработицы, временами достигавшему 25 процентов. Ценовой контроль приводил к дефициту и профициту различных товаров. Сельскохозяйственная продукция даже сжигалась, чтобы не допустить падения цен. Ситуация доходила до абсурда: многие американцы голодали и не могли устроиться на работу, поскольку производители не нанимали их из-за невозможности выплачивать требуемую зарплату, а те, кому удавалось собрать урожай, были вынуждены частично его сжигать, чтобы сохранить высокие цены. Все это делалось ради удержания цен на уровне до 1929 года на основе ошибочного представления, что доллар сохранил прежнюю стоимость в золотом эквиваленте. Инфляция 1920-х годов привела к возникновению огромных пузырей на рынке недвижимости и ценных бумаг и вызвала искусственный рост цен и зарплат. Когда пузырь лопнул, рыночные цены должны были бы скорректироваться за счет падения доллара по отношению к золоту и понижения реальных цен и зарплат. Но недальновидное упрямство центральных структур, которые пытались избежать этой тройной корректировки, парализовало экономику: курс доллара, зарплаты и цены были искусственно завышены, что вызвало лихорадочную скупку золота, массовую безработицу и кризис производства.

Ничего этого, конечно, не случилось бы при наличии устойчивой валюты. Все перечисленные проблемы — прямой результат инфляции. Но даже после ее очередного витка последствия были бы не столь катастрофическими, если бы доллар заново привязали к золоту по справедливому рыночному курсу, а ценам и зарплатам позволили бы скорректироваться самостоятельно. Но вместо того чтобы извлечь из всего этого урок, экономисты той эпохи решили, что проблема не в инфляции, а в золотом стандарте, который ограничивает инфляционную политику государства. Чтобы устранить «золотой барьер», Франклин Рузвельт издал указ о запрете частной собственности на золото, вынудивший американцев продать свои золотые запасы казначейству США по цене в 20,67 доллара за унцию. Лишив население твердого платежного средства и заставив пользоваться долларами, Рузвельт затем переоценил доллар на международном рынке с 20,67 до 35 долларов за унцию; в результате доллар обесценился на 41 процент в реальном выражении (золота). Все это стало неизбежным следствием многих лет инфляционной политики, стартовавшей в 1914 году с создания Федеральной резервной системы и финансирования американского участия в Первой мировой войне.

Именно отказ от устойчивой валюты и ее замена государственными фиатными деньгами превратили ведущие экономики мира в провальные централизованные проекты под ручным управлением. Взяв под контроль денежную массу, правительства тем самым утвердили свою власть над большинством сфер экономической, политической, культурной и образовательной деятельности. Джон Мейнард Кейнс, никогда не изучавший экономику на профессиональном уровне, сумел уловить дух времени и предложить правительствам именно ту доктрину всесилия, которую они жаждали получить. Накопленные веками представления об устройстве экономики были безжалостно отброшены и сменились новой, весьма удобной для политиков и тоталитарных правительств концепцией: состояние экономики определяется уровнем совокупных расходов, а рост безработицы или замедление производства никак не связаны с его структурой или перекосами централизованного планирования. Корень всех бед — недостаточное расходование, а панацея — удешевление валюты и увеличение государственных расходов. Накопление сокращает расходы, следовательно, правительство должно приложить все усилия, чтобы граждане меньше копили и больше тратили. Импорт сокращает рабочие места, стало быть, дополнительные государственные расходы должны идти на поддержку отечественного производства. В правительственных кругах доктрину Кейнса приняли «на ура», и он прекрасно это знал. В 1937 году, в разгар нацистской эпохи, в предисловии к немецкому изданию своей книги Кейнс писал:

Так началась эпоха кейнсианства, от которой мир еще не оправился. Университеты утратили независимость и стали неотъемлемой частью госаппарата. Экономическая теория перестала быть научной дисциплиной, нацеленной на анализ поведения людей в условиях ограниченности ресурсов для удовлетворения их потребностей, превратившись в инструмент для разработки оптимальной стратегии управления любой экономической деятельностью. Постулат о том, что экономике необходимо государственное управление, стал аксиомой современного экономического образования. В любом учебнике экономики правительство играет ту же роль, что Бог Священном Писании — вездесущей, всемогущей и всеведущей силы, которой нужно лишь установить проблему, чтобы успешно ее устранить. К правительству не относится понятие альтернативных издержек, а негативные результаты государственного вмешательства в сферу экономики почти никогда не анализируются — разве что для оправдания еще более высокой степени государственного вмешательства. Классическая либеральная традиция, в которой экономическая свобода рассматривалась как залог экономического процветания, была негласно отброшена, и государственные идеологи в обличье экономистов возложили ответственность за Великую депрессию — вызванную и усугубленную государственным контролем — на силы свободного рынка. В 1930-е годы классические либералы выступали против многих правящих режимов; в России, Италии, Германии, Австрии их либо убивали, либо изгоняли из страны. В Британии и США они отделались сравнительно легко, подвергнувшись лишь интеллектуальному преследованию. В то время как поистине глубокие мыслители безуспешно искали работу, экономические факультеты наводняли посредственные чиновники и статистики, адепты новых псевдонаучных теорий.