Таскув развела огонь, бросила в него подношение и скинула парку, оставшись в одном шерстяном платье: так стало жарко. Она подозвала Унху. Охотник подошёл будто бы чуть робея: а ведь бежать рвался вперёд неё! А теперь волнение, знать, взяло и его храброе сердце. Он достал из заплечного мешка войлок, расстелил на земле у огня и тоже стянул через голову малицу. Таскув протянула к нему руки, нетерпеливо обняла и поцеловала: так долго и пылко, как никогда раньше. Соскучилась за эти дни до невозможности! Пусть и рядом он был сегодня с самого утра. Унху шумно задышал, сжал её в крепких объятиях, с нажимом прошелся ладонями по спине. От случайного касания звякнули оловянные фигурки на цепочке, что стягивала косы.

– Потерпи, – сбивчиво шепнула Таскув, отстраняясь.

Пробормотав что-то, охотник снова накрыл её губы своими, чуть покусывая их. Но всё же отпустил: негоже так, без благословения Калтащ. Без должного обращения и даров.

Таскув прижала ладони к его разгорячённым щекам и посмотрела в глаза. Обвела кончиками пальцев скулы и подбородок. А затем стянула шнурки с его волос, распуская их по плечам. Он весь её. Весь до последнего вздоха. На тряпичных ногах она вернулась к богине, уложила к подножию давно уж приготовленные куньи шкурки, ладные, блестящие, одна к одной. Их раздобыл Унху как раз для такого случая. Рядом поставила мешочек с кедровыми орехами, которые собирала сама. Достала из тучана маленький кинжал и слегка разрезала ладонь, провела ею по изваянию, оставляя багровый след. Сегодня она прольет и  другую кровь во славу Калтащ и для её милости. Но позже.

Таскув встала с колена и повернула к костру, обогнула его сбоку, наслаждаясь щедрым теплом, и остановилась рядом с Унху. Тот смотрел на неё неотрывно, улыбка то и дело трогала его губы. Отблески пламени плясали в его чёрных глазах, заострялись от резких теней рубленые черты его лица. Она взяла ладонь охотника и тоже резанула по ней – он и не поморщился. Сцепив окроплённые кровью руки, они повернулись к богине, и Таскув проговорила громко и уверенно:

– Мы стоим пред твоей волей, Матерь Калтащ. Просим, чтобы соединила нас, наши сердца и тела сегодня и до самой смерти. Не желаем мы иной доли, не мыслим иной жизни. Рассуди нас и наших родичей. Не гневись, ибо наши помыслы чисты, а намерения искренни. Прими наши дары, мы славим тебя, Калтащ-эква. И просим твоего благословения.

Отзвучало эхо последних слов между деревьев, качнулось вдалеке и стихло. Показалось, всё замерло вокруг, и даже пламя костра перестало неистово трепыхаться от лёгкого ветра. По телу дурнотно расползалась дрожь. И как понять, услышала ли Калтащ обращение? Или ждёт последней жертвы?

Будто бы что-то треснуло в глубине леса. Таскув обернулась и мельком заметила убегающего прочь оленя. Что-то в нём показалось странным, но сейчас это было так неважно, что и думать не хотелось.

– Смотри! – вдруг дёрнул её за руку Унху.

Она вновь повернулась к огню да так и обомлела. По траве расползалось бледное сияние, словно первый снег. Оно исходило от изваяния Калтащ, ширилось, играло на куньем мехе и на каждом из лежащих перед ней даре. Зыбкие крупицы света кружащей над землёй мошкарой обогнули костёр с двух сторон и, переливаясь, потянулись к ногам гостей. И вдруг вспорхнули, словно подхваченные ветром, хоть вокруг было тихо. Снизу вверх по ногам пронеслась прохлада, разбежалась до кончиков пальцев, опустошила голову. Оплела светящейся снежной паутиной запястья Унху и Таскув да и соединила их, словно тончайшей цепью. Высохла кровь, перестала сочиться из ран. И на миг в пляске холодных искр почудились очертания женского лица, озарённого улыбкой.

Она услышала. И хотела теперь, чтобы они были вместе.

Таскув медленно отпустила руку Унху, развязала пояс. Глубоко вдохнув и содрогаясь от волнения, сняла платье и бросила рядом с расстеленным на земле войлоком.

Сырая прохлада ночи объяла  тело, ещё не погасшее сияние повисло на каждом волоске, точно мелкая водяная пыль. Таскув в первый миг прикрыла обнаженную грудь руками, но нашла силы опустить их и поднять глаза на любимого. Унху сглотнул, обволакивая её взглядом. Без доли стеснения, с одним только бесконечным желанием в нём. Он шагнул к ней, неспешно и мягко провёл ладонью по щеке, беспрестанно любуясь тем, что открылось теперь его взору. Притянул к себе, согревая, завладел губами. Поцеловал неспешно и мягко, лаская, распаляя желание.  Лишь на миг отстранился, сняв рубаху, а затем опустился на войлок и потянул за собой. Таскув села рядом и мгновенно оказалась в кольце сильных рук.  Охотник опрокинул её на спину, пробежалась вереница его жадных поцелуев по плечам и шее. Они обжигали кожу, точно падающие с неба раскалённые хлопья пепла. Дыхание вдруг стало неровным, не помещаясь внутри. С каждым ударом сердца разбегались по телу горячие потоки и скапливались подрагивающим клубком внизу живота. Руки Унху, мозолистые и шершавые, на удивление бережно то скользили по талии, то спускались по бёдрам, сдавливая до легкой боли. Таскув обхватила охотника лодыжками, прижимаясь сильнее и чувствуя его напряжение. Запустила пальцы в волосы и выгнула спину, когда ртом он принялся неспешно ласкать её грудь. От умелых  прикосновений его языка и губ тело переполнялось неведомой доселе истомой. Невыносимой, жгучей, вырывающей стон из самого нутра. Тихий и дикий одновременно. Таскув сжала колени, заключая Унху в плен – “Не отпущу!”. Охотник лишь крепче обхватил её руками, приподнимая, словно хотел стать ещё ближе.

Сегодня они станут единым целым.

Но где-то в глубине разума билась одна мысль, не давая покоя. Словно мелкая заноза, которую не вдруг достанешь. Она почти погасла под напором жаркого вожделения, но тут Унху выпрямился, развязывая тесьму штанов – и колючее сомнение вспыхнуло с новой силой. Что если Таскув, впервые возлежав с мужчиной из своего рода, шаманский дар всё же потеряет? И благословение Калтащ-эква не поможет его сохранить? Таскув хотела верить в её милость, но знать бы наверняка… Ни разу ещё не случалось такого, потому как ни одна шаманка не шла против слова старейшин. А как же теперь? Назойливой колотушкой забились в висках недавние слова Ланки-эква: “Будешь жалеть…”

Таскув взглянула на Унху, такого близкого и желанного, и вдруг поёжилась от холода. К утру воздух совсем выстыл, ведь и днём солнце нагрело его не слишком щедро. Она схватила охотника за руку, останавливая. Тот, справившись с завязками, поднял на неё затуманенный взгляд, не понимая, что случилось.

– Я не могу… Не сейчас.

Унху нахмурился.

– Ты шутишь?

Таскув покачала головой. Не глядя, сгребла в охапку лежащее рядом платье и поспешно натянула его. Стало теплее и легче.

– Я не могу лишиться дара богов сейчас, – сбивчиво начала она объяснять. – Вдруг я всё же его лишусь? Как же я тогда помогу княжичу? Как излечу его? Они надеятся на меня. Они ждут, что я помогу!

Таскув огляделась в поисках парки. Унху вдруг больно схватил её за запястья и тряхнул.

– Посмотри на меня! – почти крикнул он. – Ты серьёзно?! А как же ритуал? Мы так долго шли сюда! И должны его закончить.