Утро выдалось слегка морозным. И не верилось, что ещё вечером мужи всё же отважились ополоснуться в озере. Всё вокруг покрылось инеем и поблескивало в лучах ленивого солнца. Лунтхусаптур укрыло огромное облако тумана, которое плыло неспешно и гордо, собираясь пожрать всё междугорье.  Но стоило светилу подняться повыше – ветки и трава обтаяли, а в воздухе повисла дымка. В ней рассеивался утренний свет, отчего всё вокруг будто бы парило над землёй, и путники ехали не по тропе, а по облаку.

После полудня перешли вброд безымянную речушку, один из многочисленных притоков Печоры, что торопливо и бурно бежал с гор несколько десятков вёрст, чтобы раствориться в её водах. К вечеру, вновь миновав полосу каменных осыпей, слегка увязли в неглубоком болоте.

Старая вогульская тропа вела путников по суровым местам, где деревья так и норовят подставить под ноги корень, а топкая от сошедшего снега земля – сдёрнуть сапоги. Лошади мучались не меньше всадников, которым чем дальше, тем чаще приходилось идти пешком.

То начинался снег, как эхо ушедшей в горные ледники зимы, то принимался накрапывать холодный дождь. Но никто не роптал, словно вела их всех вперёд цель, важнее всех мелких неудобств. Последний дневной привал устроили у истока Печоры. Отдохнули, вдоволь напоили лошадей – и вновь снялись с места.

А к вечеру мужчины, которые до того не стесняясь шумно переговаривались в пути и на привалах, смолкли. Не от усталости или от того, что не о чем стало говорить, а от того, что всё вокруг будто бы пронизало потоками особой силы. Во всяком случае, Таскув казалось, что почувствовала это не только она. В подтверждение её мыслей, к ней подъехал Отомаш и спросил тихо и почтительно:

– Мы уже подъезжаем?

– Да, – кивнула Таскув. – Но ещё не совсем туда, куда надо. Впереди Мань-Пупу-Нёр.

– Что это? – влился в разговор вопрос Смилана.

Елдан, который весь день снова сопровождал Таскув, громко хмыкнул.

– Увидите, – и переглянулся с Евьей.

Та кивнула с подобающей в таком случае степенностью. Ни охотник, ни тётка ни разу на той вершине не были – им не положено – но знали, как она почитаема.

Их загадочный вид заставил мужчин озадаченно обменяться взглядами. Даже Смилан, уж насколько на язык острый, ничего в этот раз не сказал.

Когда солнце склонилось к окоёму, они выехали из леса в узкий просвет, с которого открывался вид на долину. Все воины один за другим замерли, вглядываясь далеко вперёд. Ветер трепал жухлую траву, что покрывала склоны высокого плоского холма. А на вершине его в закатном свете горели багрянцем семь огромных каменных столбов. Их не воздвигло упорство людей или желание приблизиться к богам, но были они местом силы, куда разрешено ходить только шаманам. А остальным – лишь издалека глазеть.

– Это ж надо… – выдохнул Отомаш. – Никогда такого не видал.

– Мы можем остановиться у холма. А ночью я пойду туда, чтобы набраться сил перед ритуалом на Пурлахтын-Сори, – не сводя взгляда с каменных болванов, которые полыхали алыми факелами, произнесла Таскув.

– Это и есть Мань-Пупу-Нёр? – наклонился к ней Смилан.

– Да. Это особое место для нас. И всем детям у нас рассказывают одну легенду,  – мужчины взглянули выжидательно, и Таскув продолжила: – Когда-то давным-давно наше племя славилось, как  великое и могущественное. И правил нами могучий и мудрый вождь Куущтай. Была у него дочь Айюм, и говорили, что нет никого на свете прекраснее неё. О невиданной красоте девушки прознал великан-шаман Торев, который жил на другой стороне Рифейских гор. Пришёл Торев к Куущтаю и потребовал у него Айюм себе в жены. Но красавица сама отказала ему и прогнала, сказав, что есть у неё жених, которого любит она больше жизни. Торев рассердился и позвал своих братьев-великанов, чтобы силой забрать Айюм, а всех до единого вогулов уничтожить. Пришёл он к каменному городу, и началась долгая осада его. А затем случилась великая битва, но сила была на стороне великанов. Они разрушили величественный город и хрустальный дворец, где жила красавица. Айюм пришлось бежать с остатками своих людей, и обратилась она к духам-покровителям, чтобы донесли они весть о том, что случилось, до ее жениха Пыгрычума, который был в это время на охоте. И когда великаны почти уже поймали Айюм, появился Пыгрычум с золотым щитом и мечом, которые ему дали духи Ялпынг-Нёра. Охотник направил луч солнечного света, отраженный от щита, в лицо Тореву, тот откинул в сторону свой бубен и окаменел. Так же окаменели его братья. С тех пор они и остались на этом холме навечно.

Выслушав легенду, которую в вогульских паулах все знали с детства, мужчины помолчали.

– Великаны, значит, – вдруг покачал головой Отомаш. – А не оживут?

Смилан с укором посмотрел на отца, как и Таскув, услышав в его словах пренебрежение.

– Говорят, это случится в конце времён, – серьёзно ответила она. – Или когда на гору взойдет кто-то, кроме шамана.

– Поверим тебе на слово, аги, – улыбнулся воевода, – и соваться туда не станем. Таким войском нам с великанами всё одно не совладать.

Он тронул пятками бока коня и двинулся дальше по исчезающей среди камней тропе.

Следом поехал Елдан, недобро посматривая ему в спину. А кому понравится, когда над поверьями его племени посмеиваются, словно над выдумкой? Смилан придержал коня, отпустил мужчин и поспешившую за ними Евью вперёд, они с Таскув тронулись за ними чуть погодя.

– И ты пойдёшь туда одна ночью?

Она пожала плечами.

– Пойду. Мне нечего бояться.

– Высоко, – смерив взглядом холм, протянул воин.

– Не я первая туда пойду. Многие шаманы до меня там бывали. Все дошли и вернулись назад. Духи помогут.

– Вы очень чтите своих духов…

Таскув искоса посмотрела на Смилана, но в его глазах не было насмешки.

– Они не управляют нами: мы живем бок о бок, как друзья. И они укажут мне лёгкий путь наверх.

Воин с сомнением глянул в сторону Мань-Пупу-Нёра, будто не веря, что туда вообще есть лёгкий путь. Закат отгорел на каменных изваяниях, и они жуткими громадами чернели теперь на фоне неба. И чем ближе подъезжали путники, тем тяжелее становилось от их вида. Даже всегда спокойный мерин Таскув начал прядать ушами и тревожно похрапывать.

Ватажникам Отомаша не понравилась мысль заночевать вблизи холма. Но приказа воеводы они ослушаться не решились. Долго никто не мог уснуть. Воины расселись у костра и тихо говорили о чём-то, косясь на Таскув и Елдана, что коршуном сидел рядом и зорко высматривал не добычу, но какую-нибудь напасть. А рядом по обыкновению притулилась Евья да принялась вышивать кусочками сукна парку для Эви. Как закончится путь – совсем готова будет. Коли рассудить, то против дюжины мужчин, каждый из которых намного крупнее Елдана, ему не выстоять. Даже вместе с сыновьями. Но, несмотря на это, рядом с ним было спокойнее. Вовсе не потому, что Таскув боялась, что кто-нибудь из людей Отомаша обидит её, а просто потому, что он был сейчас частью оставленного за спиной дома. И даже напоминал отца, такой же строгий и немногословный.