Негостеприимный транспорт покидал предпоследним, последним выволокли Петра, чьё бесчувственное тело, вызывало у меня не только жалость, но и муки, внезапно обнажившейся почти до нага, совести. Я же его в это странное дело втянул, стало быть я за всё и в ответе. Встать на ноги мне не дали, попытку приподняться над лавкой, грубо пресёк чумазый, солдатский сапог. Ну что ж, я не гордый, могу и на чужих руках покинуть, изрядно протёртый мной, кузов военного автомобиля. Наивный. Никто и не собирался меня выносить. Охранники поступили намного проще. Одним движением выкинули меня за борт, нисколько не заботясь о мягкой посадке и всё, на этом вся любезность их и закончилась. Хорошо, что успел сгруппироваться, иначе точно чего нибудь себе переломал. Подымаясь, пару раз скрипнул зубами, от собственной беспомощности и бесцеремонности советских, чтоб им пусто было, солдат. Но на этом, все мои проявления ненависти к ним и закончились. Грязь на лице ещё не повод, чтобы терять самообладание, когда речь идёт о собственной голове. Что то нехорошее в этом, невзрачном городке происходит и пока не разберусь, что конкретно, буду помалкивать в тряпочку и внимательно всё изучать. Дай бог Петька, не сегодня, завтра оклемается, а там мы посмотрим, кто из нас окажется сильней. Тоже мне, защитнички. Где это видано, безоружных граждан страны Советов, ногами пинать. Суки! Я, конечно, могу понять их реакцию, всё таки не каждый день видишь, как падают почти замертво, пять вооружённых человек. Но я же их даже пальцем не тронул, за что же меня так?

Нашу группу, состоявшую примерно из двадцати взрослых мужчин, высадили немного в стороне от основных построек, равномерно стоявших вдоль узкой, метров в триста, длинной дороги, идеально очищенной от снега и обрамлённой металлическими стендами, из солдатского фольклора, по бокам. Рядом были только высокие, зелёные ворота, возле которых, как раз и остановился кунг. Пока я барахтался, со связанными руками за спиной, из машины вытащили Петруху и словно подразумевая, что мы с ним вдвоём, оставили его на моё попечение. Идиоты. Я что его, зубами потащу.

— Эй бойцы! Вы мне хотя бы руки развяжите, если хотите, чтобы я его забрал — предложил я одному из конвоиров.

Солдат, без лишних слов, подошёл и так же, молча, освободил мои запястья от грязной верёвки. Странно, а сам он не мог до этого догадаться? Получив чуть больше свободы, я принялся тормошить Петю, а когда он приоткрыл свои заплывшие глаза, приподнял его, поставил на ноги и поволок в конец очереди, стихийно или нет, не знаю, но явно, совсем недавно образовавшейся у закрытых ворот. Ему срочно нужна медицинская помощь и надеюсь, что за забором ему хотя бы что нибудь лечебное дадут.

— Слышь, парень? — обращаясь к впереди стоящим, спросил я одного из них: — Ты, чего нибудь понимаешь? Что тут у них творится? Тебя вот, к примеру, за что сюда приволокли?

— А вас? — повернув в мою сторону лишь голову, тихо поинтересовался он у меня и я понял, что немного погорячился, по поводу «парня». Мужчине, даже на первый взгляд, было далеко за тридцать.

— Нас — усмехнулся я. — Нас вроде ни за что, но они так не считают.

— Тут у всех такая история — ещё тише ответили мне. — Я, к примеру, по трассе ехал тихо, когда махнули сразу встал, но всё равно забрали. И, где тут логика?

— Так это ж неприкрытый беспредел! — взорвался я, от такой постановки вопроса.

— Сам вижу. А чего им скажешь? Вы, я так понимаю, попробовали возмутиться. И что получили взамен?

Наш содержательный разговор прервало скромное шевеление за зелёными воротами. Там, сначала, чего то звякнуло, потом зашуршало и вскоре одна из створок их, медленно поехала назад, предоставив нам возможность увидеть человека сделавшего это, а заодно и оценить обстановку за высоким, кирпичным забором, усиленным сверху ржавой колючкой, хитро намотанной, аж в три ряда. Ничего эдакого там, я не увидел. Три здания, одно из которых напоминало общественный туалет, как то виденный мной на вокзале, а два других, с трудом, но всё же походили на жилые постройки. Хотя у того, что обосновалось справа от меня, стёкла блестели почти под самым потолком и окна, с внешней их стороны, были аккуратно усиленны металлической решёткой.

— Это что, тюрьма? — спросил я, всё того же мужчину.

— Почти — скромно ответил он. — Про гауптвахту слышал?

— Нет.

— Что, долг отдать, ещё не получилось?

— Кому? — не понял я вопроса.

— Родине, стране или, на худой конец, народу.

— А-а, вы армию имеете ввиду — дошёл до меня его неприкрытый сарказм. — Нет. Не довелось. Учусь в университете.

— Ну, считай тогда, что повезло. Начнёшь осваивать воинскую науку, с самой неприглядной её стороны.

Безропотно стоявшие люди, вдруг зашевелились и очередь нехотя дёрнулась вперёд. Я поправил побитого Петю, так и висевшего на моей грязной, мускулистой руке, и тоже двинулся за остальными.

В камеру, с одним окошком вверху, где стояло всего четыре, деревянных кровати, конвоиры умудрились затолкать почти пятнадцать человек, если Петьку считать за половину, но даже в таких, скотских условиях, люди всё таки оставались людьми и узнать это у меня получилось очень скоро.

— Мужики, у меня на руках избитый. Он еле стоит на ногах. Подвиньтесь, я его хотя бы на лавку положу — попросил я, стоящих рядом мужчин.

Мне никто не ответил, но парня тут же подхватили два незнакомых мне человека и сделав три шага, мягко опустили на свободную кровать, скучающую, должно быть, без подушки и матраца.

— Спасибо — поблагодарил я их и вынув помятый, не очень чистый платок, попробовал и себя привести в порядок.

Пока занимался личной гигиеной, самые расторопные заняли сидячие места, а кому их не хватило, выбрали те, что были попроще, оккупировав проплешины на грязных, бетонных стенах, прижавшись к ним поникшими плечами. Так что к концу моего, не очень качественного умывания, середина камеры оказалась почти полностью пустой и чтобы она являлась действительно таковой, мне пришлось потеснить лежачего Петруху.

— Товарищи! — громко выкрикнул, интеллигентного вида мужчина, убедившись, что для общения с народом ему никто не мешает. — У кого, какие мнения будут, по поводу происходящего с нами?

— А, какие тут могут быть мнения — ответил ему один из тех, что стоял у стены. — В данном случае, двух мнений быть не может. В страну снова вернулся тридцать седьмой год.

— Почему вы так решили? — спросил его, ранее выступавший гражданин, самой большой страны в