— Доктор, я домой. Отлежусь до завтра, старпом меня заменит. Дайте мне что-нибудь от простуды.

Я немедленно выполнил просьбу командира, дав ему обычные рекомендации и лекарство. Старпомом к этому времени стал мой друг помощник командира Борис Афанасьев. Слон переведен на Север, командиром спасательного судна. На корабле все спокойно, праздничный обед и т. д. К вечеру обстановка внезапно резко изменилась: с моря прямо в левый борт подул сильный ветер, порывы которого нарастали с каждой минутой. Все загудело и засвистело. На душе, помню, стало как-то не уютно. Тревожное чувство охватило многих. Старпом приказал боцманам проверить кранцы, швартовы.

Вечерело. Штормовой ветер крепчал. Корабль, стоящий у стенки, стало качать и валить на соседей. Настроение ухудшал полный магазин учебных мин на юте и шкафутах, которые мы получили, чтобы сразу после праздников выполнить задачу по их постановке. Они были закреплены к палубе металлическими цепями. Как объяснил мне минер:

— Не дрейфь — взрывателей у них нет.

— А сдетонируют? — засомневался я.

К 22 часам ветер набрал ураганную силу и несколько изменил направление. Корабль кормой стало бить о пирс. Сыграли аварийную тревогу, выбрали внатяг якорь-цепи обоих якорей — ничего не помогало. Корабль валило на стенку. Его стало не только раскачивать, но и бить о соседние корабли так, что кранцы трещали. Положение становилось угрожающим. Принятые старпомом обычные меры в такой ситуации были мало эффективными. Я был на юте и с ужасом видел, как нашу корму буквально разбивает о пирс. Для амортизации стали бросать матрасы, но очередной подъем корабля над пирсом с последующим резким спуском разносил эти матрасы в клочья. Срочно затребовали буксир, чтобы оттянуть корабль от стенки. Самым лучшим выходом из создавшегося положения было бы завести машины и оторваться от берега своим ходом, но старпом не имел допуска к самостоятельному управлению (только готовился, чтобы его получить) и не решался сделать это. Подошел буксир, на баке завели буксирные тросы и пытались оттащить корабль от стенки. Ничего не помогало, силой ветра его прижало наглухо к пирсу, а толстущие стальные буксирные тросы стали лопаться, как нитки. Все это сопровождалось снопами искр, как при сварке. Я был в отчаянии, ибо очень боялся, что кому-нибудь эти лопающиеся тросы оторвут ноги. Такие прецеденты уже бывали на флоте. Капитан буксира через мегафон, перекрывая шум ветра, беспрестанно матерился и давал указания нашим боцманам. Все было тщетно.

Через дежурного по бригаде позвонили командиру о ситуации. Догадались ввести машины и через какое-то время, когда корма была уже основательно смята, прибежал больной командир. Он срочно поднялся на мостик, где в панике бегал старпом, отдавая по телефону и мегафону какие-то приказания швартовым командам. Я поспешил на мостик, где ногой чуть не оборвал провод телефонной связи «мостик-корма». Заметив это, командир впервые за нашу совместную службу обматерил меня. Выбрали якоря и средним ходом командир резко оторвал корабль от стенки, заодно сорвав со швартов два соседних корабля. На середине бухты отдали якорь и развернулись носом к ветру. Сразу стало легче. Командир буквально сполз с мостика в свою каюту. Дело было сделано. Утром подсчитали убытки. Корма почти до химкладовой была смята, бестолку лишились тридцати матрасов, оборваны кормовые и носовые швартовы, изуродованы все кранцы, издерганы нервы у всей команды, принимавшей участие в борьбе со стихией. Утром пошел посмотреть командира. Ему стало несколько лучше, но температура тела еще была повышенной, а главное, беспокоила резкая слабость.

— Ничего, доктор, не то переживали и это переживем. Но вони будет, хоть противогаз надевай. В этом я уверен. Уже сообщили, что к нам высокая комиссия прибудет, нашу корму изучат и «пряники» раздадут, — заключил он.

И вправду, часам к одиннадцати показался катер под флагом командующего эскадрой вице-адмирала Сысоева, которого мы уже хорошо знали. Вместе с ним на борт поднялись несколько офицеров штаба эскадры, чтобы оценить состояние корабля и изучить причины вчерашнего ЧП. После доклада командира, прямо на верхней палубе, адмирал на повышенных тонах спросил командира:

— Мищенко, кто вам разрешил сходить на берег?

— Товарищ адмирал, я болен. Доктор посчитал, что мне надо отлежаться, и я решил ночь дома провести, ведь ничего угрожающего не было.

— Во-первых, кто вас освобождал от службы? И, во-вторых, почему вы проигнорировали сообщение о штормовом предупреждении?

Я решил защищать своего командира и, подскочив к адмиралу и представившись, подтвердил, что командир болен. Адмирал покраснел, скулы его заходили и он, обращаясь к офицерам штаба, громко сказал:

— Вы видите, что делается, защитники появились! Уберите этого старлея с глаз долой. Он и устав не знает. Не он освобождает от службы, а прямой начальник. Мищенко ни у кого из прямых начальников не отпрашивался. Мнение доктора это только его мнение.

Кровь ударила мне в голову, и я, обычно строго соблюдающий субординацию и дисциплину, кинулся в бой.

— Товарищ адмирал! У командира была высокая температура, головная боль, и он мог просто забыть обратиться к командиру бригады.

— Уйдите, я вам сказал. Уберите его или я его сейчас арестую. Брысь отсюда! — разъярился Сысоев.

Командир стал оттирать меня и тихо сказал:

— Доктор, я сам. Я отошел, весь сломленный грубостью и несправедливостью высокого начальства.

Кончилось все хуже некуда. Нас собрали в кают-компании, где было сказано: «Экипаж виноват в том, что случилось, командир без разрешения прямых начальников отсутствовал на корабле, старпом не справился с ситуаций, офицеры швартовых команд действовали шаблонно, без выдумки и инициативы».

— В общем, Мищенко, — обратился адмирал к командиру, — ставлю вас к минной стенке, даю вам пять дней сроку и делайте что угодно, как угодно, но чтобы корма была восстановлена, и корабль через неделю должен выйти в море. Все! А не выполните — не просто накажем, а можем и уголовное дело завести.

С этим комиссия покинула корабль. Командир вновь собрал в каюткомпании командиров БЧ, меня и интенданта.

— Ну, что будем делать, товарищи офицеры? Прошу предложения.

— Товарищ командир! У меня идея, — обратился механик. — Знакомый тут засветился. Он командует бригадой рабочих доводчиков из Николаевского кораблестроительного завода. Бывший капитан I ранга, инженер Сучилин. Лихой мужик. Надо с ним поговорить.

На этом временно вопрос закрыли. Перешли на минную стенку и стали на свое место. Тут же отрядили катер с механиком на корабль, где устраняла недоделки бригада Сучилина. Через несколько часов командир вновь собрал нас в кают-компанию.

— Так вот, товарищи! Операция сугубо секретная, у нас выхода нет, кроме как соглашаться на условие ремонтников. А условия таковы: кроме формального заказа на срочный ремонт — ведро спирта. Поняли — ведро!! Поэтому прошу всех, тряхнув стеклянной мошной, завтра обеспечить из собственных запасов пару пятилитровых канистр. Никаких возражений не принимаю, чтоб завтра с утра они стояли в моей каюте. Кстати, и вы, доктор, свой ректификат потревожьте. Зеленкой обойдемся.