и соснами, на них реагировать не стал. Лишь после приказа капитана Нащокина, несколько солдат с сержантом отправились на усиление караульных.

— Ни пленников, ни генерала, ни поручика с драгунами — пропал я. Ладно, драка была серьезная, заболтаю «мин херца», да и гвардейцы подтвердят — они ведь все царю расскажут без утайки. Тут все они его глаза и уши, за мной смотрят и подслушивают.

Меншиков уселся поудобнее, навалившись к могучему стволу сосны — от него приятно пахло смолой и хвоей. И не заметил, как задремал — переход был долгий, а он устал от второй бессонной ночи…

— Прорвались с боем, господин фельдмаршал, стрельцы преследуют, и не отстают, всех убивают. Ужас какие злобные, вон какая стрельба началась. Генерала Балка насмерть поранили — я его к коню привязал, хрипит и кровавые слюни пускает. А двух пленников — Шлиппенбаха и бригадира князя Гагарина вывели, с ними и гвардейцы, остальных не смогли. Но я их всех приказал зарезать и в реке утопить.

Слова поручика предназначались для преображенцев, но Васька при этом подмигнул, давая «светлейшему» понять, что дело сделано. Меншиков вздохнул, настраиваясь, и тут, кстати началась такая пальба, что он опытным слухом мгновенно определил, что пора удирать — стрельцы про уговор с черкасами не знали, и настроены были, судя по всему, крайне решительно.

— Шпаги вон, в штыки пойдем!

Александр Данилович прокричал приказ, повернувшись к гвардейцам, и тут же отшатнулся назад, обернувшись. Как он и рассчитывал, Васька выхватил палаш, и его кончик коснулся оборванный кафтан фельдмаршала.

Уколол, что весьма кстати!

— Изменник, — заорал Меншиков в округлившиеся от удивления глаза офицера, и ткнул того в грудь шпагой, попав точно в сердце, как и рассчитывал. Благо рука крепкая была, да и во многих схватках побывал.

— Ваша светлость! Он напал на тебя, я сам видел, — рядом вырос Нащокин, и теперь Меншиков полностью уверился, что капитан приставлен к нему царем для присмотра.

— Да, уколол, вон кровь — еле успел отшатнуться, — Меншиков притворно поморщился. Царапина была случайной, вернее, подстроенной, но зато у царя подозрений не возникнет, так как свидетель есть, которому он поверит. И смерть Балка теперь можно обыграть в свою пользу.

— Собака, предатель!

— Изменник, — подтвердил Нащокин, присевший возле трупа на корточки. Поднял ладонь, отшвырнул палаш — на пальцах блеснули два перстня. От несказанного удивления капитан воскликнул:

— Так я их у фельдмаршала на перстах видел!

— И я их разглядел, — изумлению Меншикова не было предела. Это надо быть полным и законченным болваном, чтобы надеть такие перстни себе на пальцы. Да таких жадных дураков не в дело вовлекать надо, а убивать на месте, а то все предприятие на раз-два завалят. Но сейчас все пошло на пользу — более лучшего расклада Данилыч и представить не мог…

Глава 14

— Все хорошо, что хорошо кончается, — Алексей крепко обнял старого фельдмаршала, чуть сдавив того в объятиях. И отстранившись, заметил, что Шереметев прослезился от оказанной ему чести. Еще бы — кроме него и князя-кесаря молодой царь никому не оказывал такие знаки почтительного внимания от своей особы.

— Ты устал, Борис Петрович, тебе бы отдохнуть хорошенько, в твоем возрасте такие перипетии судьбы выдерживать плохо.

— Хуже бывало, государь. Да и не время сейчас отдыхать — мне нужно в Клин к войскам ехать, и так на два дня задержался тут, вчера должен был выехать, да токмо меня с генералами полонили. Ты уж прости — сам обмишулился, не думал, что столько изменников рядом.

Глаза старика гневно прищурились, лицо словно окаменело — «машкерад», устроенный Меншиковым, до глубины души потряс фельдмаршала. Впрочем, как и старого Долгорукова — тот при упоминании Данилыча тихо, сквозь стиснутые зубы, матерился. Зато Шидловский, уже произведенный в чин генерал-майора, сиял новеньким отчеканенным червонцем.

— Рассказывай, как в плену было?! Меншиков не тиранил, не избивал тебя, лиходей?!

— Чего не было, того не было, государь. Правда и не кормил — бежали его гвардейцы с драгунами шибко, сами даже сухарей не жевали. Лишь в ночь на бугре у болота водицы дали попить, а сухарь я грызть не смог, зубы у меня уже не те, царь-батюшка. Нет, грех на Меншикова возводить не буду — с почтением обходился, бережно, даже путы накладывали сильно не связывая, смотрели токмо, чтобы тайком не освободился.

— Так и было, легонько так стянули, и ноги тоже, — добавил Долгорукий, сморщившись, — хоть на казнь лютую нас всех вез, но понапрасну не мучил. Не истязал и насмешек не чинил. Не упивался властью — мне раз единый даже показалось, что жалеет нас.

— А как освободились от полона?

Задав вопрос, Алексей заметил как горделиво выпятил грудь казацкий атаман — Шидловский аж засветился от гордости.

— Ночью, как только стемнело, Данилыч присел ко мне и сказал, что не хочет меня на смерть везти. Мыслю, что решил он от своего благодетеля сбежать в земли голландские, а потому с меня выкуп решил взять — двадцать тысяч рублей червонцами.

Алексей удивился — сумма была огромной даже для Шереметева, считавшегося одним из богатейших бояр, благо поместий имел изрядно. Долгорукий тоже удивился, а вот Шидловский был изумлен несказанно, даже глаза округлились. А фельдмаршал продолжил свое повествование:

— Сказал, чтобы деньги в Митаву мои людишки доставили, голландскому негоцианту Вандеркисту, в мешочках с дукатами и дублонами, или иной монетой доброй. Но я отказался один бежать, и попросил чтобы он со мною всех генералов отпустил. Данилыч подумал немного и согласился — на пять тысяч рублей каждого оценил, и уговорились, если кто не в силах уплатить будет, то я за него деньги необходимые внесу в полной мере и в течение месяца в Митаву все деньги доставлю.

Алексей ахнул, князь Долгоруков побагровел, а Шидловский нахмурился, и его лицо приняло плаксивое выражение. Шереметев же продолжил свое повествование:

— Поклялся я как на духу, божьим именем и честью родовой, что выкуп за всех вовремя уплачу и в полной мере. Ведь я фельдмаршал, и за своих генералов отвечать полной мерой должен. Вот ночью, когда гвардейцы на прорыв пошли, и стрельба вокруг учинилась знатная, люди князя с поручиком, из его лейб-регимента, нас всех на коней положили, якобы связанных, но от пут освободили. А как лошади в реку вошли, я, как и другие генералы, с них соскользнули, и в камышах скрылись, а с нами и драгуны спрятались. Обещал их всех на службу принять твоему величеству, и препон им чинить не будут, как и на прошлое