Калеб поторопил разрыв. Ему нужно было, чтобы Тоби ушел поскорее, затянувшееся расставание причинило бы им обоим боль. Хорошо, что он так и не предложил мальчику переехать к нему. Какое счастье, что все уже закончилось – счастье и для Тоби, и для него. По крайней мере, для него это счастье. Слишком тяжело – жить рядом с полным надежд и энтузиазма юношей, с человеком, который просто-напросто ничего не понимает. Что смыслит мальчишка двадцати четырех лет в сомнениях, скорби и отчаянии среднего возраста?

Так откуда же эта печаль? Он впал в депрессию оттого, что расстался с Тоби? Это его мучает, а не провал пьесы, не приближающийся день рождения и даже не смерть Бена? Любая причина для скорби казалась недостаточной. Он перебирал их одну за другой, как актер примеряет собственные переживания в поисках того, которое придаст его лицу выражение глубокой и искренней скорби. И все же его боль была подлинной, мучительной, вот только источник он никак не мог нащупать. Еще один изъян творческой профессии. Вся жизнь сводится к мыслям, идеям, а каждую идею нетрудно перелицевать в любую другую.

На клене под окном дома по Западной Сто Четвертой гомонили птицы. Яркое солнце, ранний утренний час – всего десять. С полдюжины сонных актеров расселись на сосновом полу и на старом диване, потягиваясь, моргая, допивая растворимый кофе. Помятые лица, помятая одежда. Ночные животные, застигнутые дневным светом.

– Не знаю, – пробормотал Фрэнк. – Тоби чистит зубы – это не так уж интересно. Есть предложения?

– Пусть принимает душ, – предложила Аллегра.

– Сидит на унитазе, – добавил Дуайт.

Фрэнк застонал.

– Мы делаем реальное шоу, но не настолько реальное.

Тоби сидел на полу, скрестив ноги, улыбался, стараясь выглядеть «своим парнем», но больше был похож, как обычно, на неуклюжего, напуганного оленя.

Первое представления этой пьесы – скетча, фарса – состоится в пятницу. Осталось меньше недели. Пьесу назвали «2Б» по номеру квартиры. Цикл зарисовок из жизни ребят, снимающих вместе жилье в Нью-Йорке. «Срез жизни», так это обозначалось, но из-под пера приятеля Аллегры, Боаза, выходил скорее «срез мыльной оперы». Боаз только что перебрался в Штаты из Израиля, и мозги его основательно пропитались второсортным американским телевидением. Фрэнк с помощью актеров переделывал его сценарий в импровизацию а-ля Майк Ли,[17]в надежде обрести новые истины или хотя бы избавиться от набивших оскомину клише.

Действие пьесы происходило в гостиной, открывавшейся в столовую, которая могла вместить двадцать зрителей. Фрэнку пришло в голову сделать антракт и провести публику по коридору, показать им персонажей у себя в комнатах. По пути они проходят мимо ванной – кого-то надо поместить в санузел. Единственным кандидатом на эту роль оставался Тоби. Теперь требовался мозговой штурм: решить, что же он будет делать в ванной.

– Уж вы мне поверьте, – настаивала Аллегра. – Не мне одной хотелось бы видеть задницу Тоби. Причем не обязательно на унитазе. Пусть принимает душ.

– Или бреется, – подала голос Мелисса. – У меня был приятель, так он всегда брился голым. Не знаю, зачем. Холодно ведь.

В глазах Тоби проступило страдание. Он догадался, наконец, что ребята не шутят.

Аллегра, Мелисса и Дуайт вечно суетились вокруг Тоби. Фрэнк этого не понимал. Ну да, высокий, симпатичный блондин. Однажды Дуайт принялся восторженно описывать тело Тоби, как оно расширяется вниз от талии, переходя в «настоящую жопистую жопу». Фрэнк только плечами пожал. Он еще мог понять привлекательность мачо, таких мужчин, как Брэд Питт (по крайней мере, теоретически), но мальчик-андрогин, почти, но не совсем девушка – не лучше ли увлечься настоящей женщиной?

Тоби он задействовал в пьесе отчасти для того, чтобы угодить Джесси и ее брату. Потом Тоби порвал с Калебом и переехал на Западную Сто Четвертую. Дуайт прозвал Тоби «Евой Харрингтон»,[18]но Тоби был слишком серьезен и прост, чтобы сделать себе карьеру через задницу. Карьеристу нужен шарм. Фрэнк и то не забывал общаться и создавать «публичный имидж», даже когда сцена полностью поглощала его. Тоби неплохой актер, войдя в образ, он работает сосредоточенно и четко. К сожалению, уйма времени уходила на то, чтобы в этот образ войти. В реальной жизни Тоби неуклюж, медлителен и слишком серьезен.

– Хмм? – протянул Тоби. – Голым? Это обязательно? То есть – сами подумайте. Меня же не будут воспринимать всерьез, если я всем покажу – ну, задницу!

– Смотря какую задницу, – возразил Дуайт.

– То есть я хочу, чтобы люди воспринимали меня как актера. Не как ангелочка.

– Ты вовсе не ангелочек, – с ямайским акцентом протянула Ирис. – Ты – ангел!

Все расхохотались – все, кроме Тоби.

– Не ты один будешь голым, – напомнила Аллегра. – Мне предстоит постельная сцена.

– Так то в постели, – заныл Тоби. – Под одеялом!

– И подо мной! – со смешком вставил Дуайт.

– Ох, не напоминай! – рыкнул Боаз. Темноволосый коротышка, с красивым одутловатым лицом, вечно злился – не столько на Аллегру, сколько на все, что происходило с его пьесой. На репетициях он почти все время молчал, хотя ни одной не пропустил.

– То-то и оно, – вступился Фрэнк. – Если мы покажем Тоби голым, сцена с Аллегрой и Дуайтом утратит эффект неожиданности.

– Да! – подхватил Тоби. – Точно! Я не то чтобы стесняюсь – да что там! Не хочется пьесу портить.

– Да-да, конечно, – закивала Аллегра.

– Цып-цып-цып, – проквохтал Дуайт.

– Хорошо, – продолжал Фрэнк. – Тоби не будет снимать штаны. Ты будешь смотреть в зеркало, – предложил он актеру. – Твой персонаж поглощен собой. А потом еще что-нибудь придумаем. – Достаточно уже времени потеряно в спорах о заднице Тоби.

– Заметили, как Тоби все время твердит «да что там»? – съехидничал Дуайт. – Держу пари, в школе он играл «славного парня» Чарли Брауна!

– Нет! – вознегодовал Тоби. – Я был Снупи.[19]

Фрэнк похлопал в ладоши.

– Ребята! Пошли дальше! Прогон.

Все равно, что котов дрессировать. Они научились язвить тоньше, но в целом эта команда столь же неукротима, как и те, в школе номер 41. Сюда бы миссис Андерсон. Она-то умеет обращаться с артистами.

Они прогоняли сцену за сценой – еще не играли, но уже и не читали с листа.

В этой квартире можно ставить спектакль. Ряд комнат с высокими потолками, когда-то нарядных, а сейчас грязных. Апартаменты принадлежали тетке Аллегры, Алисии, переехавшей в Майями. Аллегра сдавала комнаты коллегам-актерам. Фрэнк съехал отсюда всего полгода назад, осознав, что староват для такой жизни – матрас на полу, один санузел на шестерых. Большинству из них шло к тридцати, но во имя искусства они все еще жили по-студенчески.