– Я привязал у калитки собаку. Мне пора идти, – объявил я, вставая. Али продолжал сидеть, обхватив голову руками. Когда я подошел к железной калитке, то понял, отчего Керберос лает как сумасшедший. Кошка Арзу хотела вернуться в дом, однако Керберос не давал ей пройти. Кошка шипела. Мне показалось, что я вижу у нее на морде кровь, несмотря на то что прошло немало времени. Кошка вела себя дико. Наверное, она видела убийство. На ее морде застыло хищное выражение. Я подошел к ней и сказал:

– Ты наверняка что-то знаешь!

Она зашипела и на меня и, отступив, выгнула спину. Мы с ней никогда не могли договориться, она не желала устанавливать со мной никаких отношений. В ответ на это я спустил Кербероса с поводка, и он бросился на кошку, но та была очень быстрой и сразу же вскарабкалась на невысокое дерево неподалеку. Керберос бродил под деревом и лаял.

В тот момент мимо дома проходили двое деревенских мальчишек, которые видели эту сцену и начали швырять в кошку камнями. Пара камней достигли цели, кошка вздрогнула, но не упала. Это раззадорило мальчишек, они принялись кидать в кошку все, что попадалось им под руку, не давая той расслабиться. Керберос в это время встал на задние лапы и лаял на нее снизу. Кошка поняла, что долго она не продержится, и, метнувшись с дерева, как молния, одним махом перескочила забор. Мы ее даже рассмотреть не успели. Мой огромный пес растерянно смотрел мне в глаза.

После этой маленькой склоки я направился домой и, переодевшись в домашнюю одежду, засел за чтение. Я взял сразу три книги, потому что уже много дней не читал. Я переворачивал страницы, но в то же время вспоминал тюремную стену с пятнами сырости. Между мной и стеной установилась какая-то связь, я был в этом уверен. Интересно, что она хотела мне сказать? О чем же мог быть наш разговор?

На следующее утро, пока я был наверху у себя в спальне, Хатидже-ханым вновь открыла своим ключом дверь. Я решил, что она никогда не замолчит.

Они с мужем так расстроены, так расстроены, что чуть оба не заболели. А вот сынок их действительно заболел – у него жар, лежит, стонет. Что может такой человек, как я, такой хороший человек, к тому же такой инженер, делать в полицейской машине? Они, вероятно, что-то надумали, раз увезли меня. Но велик Аллах, видит каждого муравья, и меня он увидел, ниспослал милосердие в сердца полицейских, чтобы они быстро поняли – такой истинный эфенди, как я, не может быть замешан в темных делах. А вот она дома приготовила для меня замечательный суп, мне сейчас как раз такой полезен – согреет и исцелит. Если бы я разрешил ей готовить в этом доме, ах, что бы она только не наготовила! Но я же не терплю запаха пищи, совсем не терплю! Ну и что же, это не стыдно, у всех свои привычки. Что это за дом, в котором не готовят еду? Из такого дома и счастье убежит! Все, хорошо, хорошо, она замолкает, ведь после всего случившегося ей не хочется меня расстраивать, но, чтобы ее уважить, я должен съесть хотя бы пару ложек этого супа.

Продолжая тарахтеть, как мотор, она, видимо, поставила разогреваться суп, потому что по дому распространился отвратительный жирный запах. Я крикнул ей сверху, чтобы она немедленно уходила. Я ей очень благодарен, но после произошедшего страшно устал и поэтому хочу спать. Сегодня она мне не нужна. Хатидже-ханым меня услышала и, сказав, что поставила суп на стол, а если я пожелаю, то в кастрюле его еще много, удалилась. В доме вновь воцарилась тишина.

Я спустился на кухню. В супе плавали кусочки мяса. Я вылил суп в миску, а затем отнес ее Керберосу. Учуяв запах, он немедленно бросился к ней и принялся лакать эту похлебку. Я оставил открытой входную дверь, чтобы дом проветрился, распахнул на кухне окна. Затем вновь лег в кровать. Когда я проснулся, дело шло к закату.

Я сварил себе чашечку кофе и, взяв несколько печений, сел было за книгу. В дверь позвонили. Сначала я решил, что вернулась Хатидже-ханым. Но у нее были ключи. Зачем ей звонить? Может быть, полиция? Но Керберос не лаял.

Я спустился. Кто же стоял передо мной? Наша девица. На ней были белая блузка с длинным рукавом и джинсы. Выглядела она очень свеженькой, с легким, едва заметным макияжем: на веках фиолетовые тени, брови чуть подрисованы. Все это делало ее глаза раскосыми.

– Неужели я от вас никогда не избавлюсь, Ахмед-бей?

Я подумал, как это странно с ее стороны спрашивать такое, но ничего ей не ответил. Должно быть, она решила разрядить ситуацию. Мы поднялись на второй этаж, и я предложил ей кофе с печеньем.

Она заговорила со мной, наполовину шутливо, наполовину серьезно: что я за человек такой, почему сюрпризы не кончаются. Моя теория относительно Светланы развалилась, а ведь именно я убедил ее написать об этом в газету, и вышла «утка». К тому же, говорят, меня арестовали. Что же здесь происходит? И не ездила Арзу в Стамбул к своим старинным приятелям, и вовсе не была Светлана влюблена ни в какого Али, и никакой связи у них не было… Неужели я все это выдумал? Где кончаются истории, где начинается правда? Пора уже все рассказать начистоту – она шагу отсюда не сделает, пока не узнает правду.

Журналистка вытащила из своей черной сумки газету и протянула мне.

– Впервые моя заметка была напечатана на первой полосе, – сказала она, – к тому же вместе с моей фотографией, но вот она как раз и оказалась «уткой».

Я сидел, слушал и все никак не мог понять – сердилась ли девушка или ей нравилось, что ее дурят. Она была немного взволнована, немного разозлена, но в то же время казалась радостной.

– Успокойтесь, – сказал я ей. – Разве вы знаете, когда герои ваших интервью рассказывают небылицы, а когда говорят правду?

– Конечно, знаю! – воскликнула она.

– Вот, например, разве вы знаете, когда менеджер, который помогает вам в газете, делает это из любви к профессии, а когда – из желания побыть рядом с красивой девчонкой? Не хочу ставить вас в неудобное положение, – сказал я, – но я лишь выстраиваю возможные модели развития ситуации на основе тех книг, которые прочитал, и каждый раз все складывается.

По ее глазам было ясно: она пытается понять, что я хочу сказать.

– Ведь вы на самом деле не знаете до конца, правду или нет говорит вам ваша собственная мама, что уж там о незнакомцах! Все, по большей части, рассказывают выдумки – только и всего…

– Вы много книг читаете? – растерянно спросила она.

– Да, – ответил я, – и, поверьте, выдумки, то есть выдуманные истории, – это единственная правда жизни.

– Вот уж не знала, что инженеры способны так рассуждать. Мой отец верит только в науку, а романы считает бесполезной чушью.

Я улыбнулся и сказал, что знаю многих, как ее отец, но эти люди очень сильно обманываются. Науке далеко до настоящей литературы, и наука никогда не сравнится с ней.

– Послушайте, – продолжал я, – вы ведь знаете греческие трагедии? Это пьесы, написанные задолго до нашей эры, но они все еще актуальны. Ведь и сегодня мы вспоминаем Эдипа. Где же была наука, когда писали эти пьесы? Разве в те времена не верили, что земля плоская? Разве в те времена знали о микробах? Разве не пользовались тогда примитивным трудом? Ну и тогда где же истина? Где же содержится ее светоч – в бессмертных историях или в примитивной науке?