— Понятия не имею.

— В общем-то, я тоже, — честно призналась она.

Он добродушно расхохотался.

— По вашим подсчетам в этом лесу пятнадцать тысяч гектар. То есть девять тысяч квадратных миль. Знаете, у меня это вызывает определенные сомнения.

— С какой стати?

— А с такой, что точно такова же общая площадь штата Нью-Хэмпшир. Где при желании можно запрятать по крайней мере пару десятков таких компьеньских лесов.

Грегорис задумчиво нахмурилась, а потом, радостно всплеснув руками, воскликнула:

— Да, да, до меня дошло! Гектар — это не миля, а квадратный метр. Значит, надо всего лишь убрать два нуля, и в лесу останется всего девяносто квадратных миль.

— Что ж, пожалуй, это уже ближе к истине.

Она глубоко вздохнула.

— Господи, как же мне теперь хорошо!

— Мне тоже.

— Да, вы самый настоящий прирожденный банкир, n’est-ce pas?[8]— А когда он не сразу ответил, она торопливо добавила: — Я имела в виду ваше пристрастие к точным цифрам и фактам, не более того.

— Да, меня нередко в этом обвиняют.

— Значит, вы в Компьене по делам банка?

Он покачал головой. Интересно, почему ему становится до смерти обидно, когда его считают идеальным банкиром? А такое случается довольно часто. И, в общем, для этого имелись определенные основания — сын известного банкира, сам проработал в банковской системе почти всю свою сознательную жизнь. Более того, обычно это говорилось ему в качестве искреннего комплимента. Так почему же его это так задевало? Может, потому что в этом содержался скрытый намек на его односторонность? Грегорис казалось, что в Компьень его привели узко ведомственные, то есть, иначе говоря, чисто банковские дела и ничто иное.

Но почему узкие? Ведь на самом деле банковская деятельность являет собой, возможно, одну из самых широких областей делового мира. Тогда почему это так его задевало? Вот черт!

Палмер вдруг осознал, что его молчание слишком затянулось.

— Нет, — ответил он. — Не по делам банка.

И продолжил рассказывать ей о событиях того дня сорок четвертого года. Он не успел закончить описание своей поездки по, как ему тогда казалось, заминированной дороге, когда перед их взором неожиданно, будто мираж, предстали плоские крыши и высокие остроконечные башни огромного королевского за́мка Пьерфона. На его фоне деревенька в предместье казалась неестественно крошечной и даже какой-то нереальной.

— Боже мой! — заворожено прошептала мисс Грегорис. — Что это?

— Еще одна страница истории, — произнес Палмер, свернув на обочину и остановившись. — Его в четырнадцатом веке построил Луи Орлеанский, когда королевская семья еще толком не решила, что ей больше нужно: крепость или дворец. Два века спустя в наказание его тогдашнего владельца Луи Тринадцатый приказал снести все, что можно. Затем, уже при Наполеоне Третьем безвестный архитектор откопал, хотя это было весьма нелегко, старые планы и чертежи и восстановил за́мок практически в том же виде, как он выглядел пять веков тому назад.

— И… именно где-то здесь вы… столкнулись с гестаповцами?

— Да, я покажу вам.

— Вы до сих пор помните?

Палмер снова выехал на дорогу и направился к Пьерфону. Какое-то время телефонные столбы и провода заслоняли за́мок, но затем дорога резко свернула влево, извиваясь вокруг холма, на котором возвышался массивный за́мок-дворец, через мост к мощным задним воротам, куда гестаповские машины пытались тогда прорваться. «Бьюик» с резким скрипом тормозов остановился.

— Может, не сто́ит воспроизводить все это в таких реалистических подробностях? — с невинным видом предложила мисс Грегорис. — Зачем снова и снова переживать былое?

— Да-да, вы правы, простите. — Он вышел из машины, попытался по деревьям определить, где и как все это происходило. Жаль, конечно, но полной уверенности по-прежнему не было.

Тут он ощутил, что она пристально наблюдает за ним со своего сиденья в машине.

— Еще раз простите, — извинился он. — Впрочем, вам это все равно ни о чем не говорит.

— Вы многих тогда убили?

— Нет, они почти сразу сдались.

— А своих? Много потеряли?

Он покачал головой.

— Тоже нет. Никого. Это была полностью бескровная операция. Зато в результате нам удалось получить секретные списки с именами чуть ли не тысячи предателей и коллаборационистов.

— Их расстреляли?

На соседнем дереве запела какая-то птичка. Палмер на секунду зажмурился в лучах палящего солнца.

— Честно говоря, не знаю.

Он повернулся к Грегорис. Она уже открыла свою дверь, чтобы лучше продувало, даже выставила свои шикарные ноги наружу. Впечатление было такое, как будто она хотела присоединиться к нему, — даже поставила одну ногу на пыльную обочину, — но потом почему-то передумала.

— Поверьте, мне на самом деле не известно, что с ними случилось, — повторил он. — Собственно говоря, я никогда этим не интересовался.

Несмотря на чудесный день с таким иссиня-голубым небом, что глазам было больно на него смотреть, с изящно отороченными маленькими пушистыми облачками, у Палмера вдруг появилось смутное ощущение, что между ним и его переводчицей происходит что-то не совсем понятное.

Хотя в принципе его это не очень-то должно было волновать. В конце концов, она была всего лишь самой обычной служащей, а он вот уже несколько десятилетий как расстался с мыслью, что подчиненные должны или хотя бы могли любить своего строгого начальника. Для большинства из них он всегда был и останется зверюгой. Но здесь совсем другой случай. Мисс Грегорис не просто служащая, нет, она красивая молодая женщина с потрясающими ногами, и ее мнение о нем приобретало несколько иное значение.

Возможно, скрытое отчуждение между ними стало результатом его воспоминаний о том эпизоде с гестаповским конвоем и коллаборационистами? Причем связано это не с самим эпизодом, а с какими-то чисто личными ассоциациями. Которые почему-то вдруг всплыли в ее памяти…

— Скажите, а у вас, случайно, не было каких-нибудь проблем с гестапо во время войны? — неожиданно спросил он. — Или, допустим, с вашими близкими, родными?

Они ненадолго задержались в Пьерфоне, побродив по дворцовому парку, затем направились в сторону Мориенваля. Там Палмеру надо было побывать в местной церкви — такова была настойчивая просьба Вирджинии, а сразу после этого как можно скорее вернуться в Париж, высадить непонятно почему помрачневшую мисс Грегорис и провести весь вечер одному.

— Нет, — тихо ответила она.