– Пойдем через этот лесок, – предложил Шурик, сверившись с компасом. – Так мы должны скорее выйти к станции.

Они нашли подходящую тропу и пошли по ней на север. Понемногу начало темнеть.

Однако вскоре тропа сменила направление. Идти в сгущающихся сумерках по бездорожью спутники не решились, они пошли дальше по тропе и в результате вышли не к станции, а к краю безлюдной пустоши.

К этому времени почти совсем стемнело. Впереди, на пологом холме, возвышался большой мрачный дом. Ни одно окно в нем не светилось, однако идти в темноте по незнакомым местам казалось сродни самоубийству, нужно было найти ночлег, а ничего, кроме этого дома, поблизости не имелось. Шурик, возглавлявший теперь группу, зашагал вверх по холму.

Скоро они подошли к ограде дома. Ворота были открыты, темный дом словно приглашал их. Спутники вошли в ворота, опасливо оглядываясь по сторонам. Вокруг наступила какая-то особенная, гулкая тишина, какая бывает перед рассветом или сразу после заката. Шурик поднялся на крыльцо, постучал.

Этот стук гулко разнесся в настороженной тишине, отдался эхом внутри дома.

– Смотрите! – проговорила Тоня, опасливо понизив голос, и показала на одно из окон.

Там за пыльным стеклом появился одинокий колеблющийся огонек, словно кто-то пронес свечу. Огонек переместился и исчез. За окнами снова воцарилась темнота.

– Ну что, есть там кто-нибудь? – проговорил Шурик.

В голосе его звучали раздражение и страх. Он опять постучал – и вдруг входная дверь дома с ревматическим скрипом открылась.

Шурик заглянул внутрь дома, опасливо шагнул вперед, повернулся к своим друзьям:

– Ну, заходите!

Тоня вошла следом за ним, Иваныч последним переступил порог – и дверь захлопнулась за ним.

– Что за черт? – Иваныч покосился на дверь, затем оглядел помещение, в котором они оказались.

Кроме них, здесь не было ни души.

Впрочем, в доме было темно, как в желудке огромного доисторического животного, и даже если бы здесь кто-то находился, они его не увидели бы.

– Эй, есть тут кто-нибудь? – крикнула Тоня, вглядываясь в темноту.

Ее голос гулко разнесся по дому, и словно в ответ на него, в дальнем конце помещения появился крохотный мерцающий огонек. Этот огонек ничего не осветил, не рассеял темноту, а только сделал ее еще гуще, еще непроницаемее. Он горел высоко над полом – наверное, в глубине помещения была лестница, и тот, кто нес свечу, стоял на ее верхней площадке.

– Эй, у вас что, нет электричества? – проговорила Тоня, обращаясь к невидимому обитателю дома. – Извините, что явились без приглашения, мы шли к станции, но заблудились, нам нужно где-то переночевать…

– Переночевать! – повторило странное эхо ее последнее слово, и по комнате пронесся порыв ветерка, едва не погасив мерцающий, таинственный огонек.

– Так можно у вас переночевать? – повторила Тоня, не дождавшись ответа.

Огонек покачнулся и поплыл вверх и назад, словно тот, кто держал свечу, поднимался по лестнице. Шурик решил считать это приглашением и пошел вслед за огоньком. Тоня отчего-то медлила, Иваныч стоял рядом с ней, прижимая к груди больную руку.

– Идите сюда, – проговорил Шурик откуда-то сверху. – Здесь лестница…

В следующую секунду раздался треск, грохот, и рядом с ними упало тяжелое тело.

– Что случилось? – испуганно вскрикнула Тоня.

В первый момент она инстинктивно отскочила в сторону, но потом бросилась к упавшему, наклонилась над ним…

Это был Шурик.

Он лежал вниз лицом, не подавая признаков жизни.

– Шурик, ты что? – запричитала Тоня, пытаясь перевернуть его. – Не пугай меня…

Тоня стащила со спины рюкзак, дрожащими руками отстегнула клапан, достала фонарик. В голове ее мелькнула запоздалая мысль, как она не вспомнила об этом фонаре раньше – ни она, ни ее спутники.

Она нажала кнопку, направила луч на лицо Шурика…

И закричала от ужаса.

Его глаза были открыты, но в них ничего не отражалось. Это были пустые, мертвые глаза. И голова Шурика была повернута под немыслимым, невозможным углом.

Рядом с ней опустился на колени Иваныч. Он прикоснулся здоровой рукой к руке Шурика, потом к его шее и звенящим, чужим голосом проговорил:

– Пульса нет… он сломал шею…

– Ты хочешь сказать… – едва слышно проговорила Тоня, – ты хочешь сказать, что он…

Она не могла произнести последнее слово – и Иваныч сделал это за нее.

– Он умер.

– Черт! – выкрикнула Тоня и повернулась туда, где по-прежнему мерцал огонек. – Черт бы вас побрал! Кто вы такой? Наш друг умер! Вы понимаете – умер!

Никто ей не ответил, огонек по-прежнему мерцал, ничего не освещая.

– Чего вы от нас хотите? – проговорила Тоня, теряя надежду.

Она направила фонарь в ту сторону, где мерцал огонек, успела разглядеть лестницу, сломанные перила – и тут луч фонаря начал слабеть и вовсе погас.

– Да кто вы такой? Что вы о себе возомнили?

Вдруг раздался голос – очень тихий, но при этом заполнивший собой весь дом, очень тихий, но проникающий прямо в мозг, бесцветный и вкрадчивый голос. Невозможно было понять, принадлежит он мужчине или женщине, старику или ребенку.

– Я не звал вас, – проговорил этот голос. – Вы сами ко мне пришли. Но раз уж пришли – я приму вас, как дорогих гостей, и сделаю вам поистине царский подарок. Я подарю вам силу и вечную молодость. Слова «старость» и «болезнь» станут для вас пустым звуком. Не жалейте о вашем друге – он был не готов к моему подарку. Вы – другое дело…

– Вы что – сумасшедший? – зло, раздраженно проговорила Тоня. – У нас умер друг, а вы несете какую-то чушь…

– Не перебивай его! – воскликнул вдруг Иваныч. – Замолчи! Дай мне послушать!

– Не надо! Не слушай его! – Тоня вскочила, закрыла уши ладонями. – Я не хочу слушать! Я не буду слушать! Я уйду отсюда! Я лучше переночую под открытым небом, в придорожной канаве, чем останусь в доме этого сумасшедшего!

Но тихий, вкрадчивый голос продолжал звучать в ее голове, хотя она и заткнула уши:

– Ты, конечно, можешь уйти, но потом ты пожалеешь, горько пожалеешь о том, что упустила, горько пожалеешь о том, что не приняла мой щедрый дар.

Тоня бросилась к двери, попыталась ее открыть, но дверь была заперта. Как же так, ведь только что они без труда ее открыли…

Тоня трясла дверь, безуспешно дергала дверную ручку, но дверь не поддавалась. Девушка услышала за спиной приближающиеся шаги, точнее, не услышала, а почувствовала чье-то беззвучное приближение. Она повернулась, прижалась спиной к двери – потому что чувствовать это за своей спиной было невыносимо, легче уж встретить это лицом к лицу.