избежать того, чтобы его герой превратился лишь в однолинейное воплощение зла. Под влиянием пережитого — смерти сына — он спешит к постели умирающего Линдау, затем вместе с семьей уезжает в Европу, отказавшись от владения журналом; однако это «перерождение» Дрейфуса показано слишком прямолинейно.

Свидетельством прямого воздействия социалистических идей на писателя явилось и появление фигуры Линдау, главного антагониста Дрейфуса. Уже не священник, а социалист, участник революции 1848 г. в Германии, потерявший руку в гражданской войне между Севером и Югом, стал одним из главных положительных героев романа. С непривычной для Хоуэллса силой и бескомпромиссностью звучат грозные обвинения, вложенные писателем в уста Линдау: «Вы думаете, что я пожертвовал своей рукой для того, чтобы спасти эту олигархию торгашей и обманщиков, эту аристократию железнодорожных магнатов и игроков на бирже, погонщиков рабов в шахтах и собственников рабов на заводах»{86}. Его формулы очень точны, порой афористичны, когда он говорит о миллионах, пахнущих слезами и кровью, о «дьявольском духе конкуренции, втягивающем нас в непрерывную борьбу интересов, разжигая в нас самые низкие страсти»{87}.

Подобно Беллами, Хоуэллс ощутил разрыв между высокими принципами Декларации независимости и истинной сущностью американской демократии. Недаром Линдау с горечью констатирует, что свободный народ превратился в «раба капиталиста, раба монополии, раба корпорации». Известная изолированность Линдау — не результат просчетов Хоуэллса, а отражение слабостей социалистического движения в США в 80–90-е годы XIX в.

Характерно, что в «нью-йоркских», или «экономических», романах Хоуэллса появляются образы представителей состоятельных слоев, задумывающихся над положением бедняков, социальным неравенством и «выламывающихся» из своего класса. Таковы Энни Килберн, которая после знакомства со священником Пеком обращается в новую веру; журналист Бэзил Мэрч, фигура в чем-то автобиографическая, под воздействием Линдау проникшийся симпатией к обездоленным; наконец, Копрад, сын Дрейфуса, который отказывается разделять торгашескую философию своего отца, выступает в защиту забастовщиков и гибнет.

Они предваряют ту тему морального прозрения, перехода на позиции трудящихся, которая получит развитие у Лондона (образ Морхауза в «Железной пяте»), у Элтона Синклера, а позднее, в литературе «красных тридцатых», станет особенно острой и весомой (у Ш. Андерсона, У Фрэнка, К. Одетса и др.).

Идущая от Беллами «утопическая» линия продолжена Хоуэллсом в его «альтрурийской» дилогии, двух внутренне и сюжетно связанных романах, «Путешественник из Альтрурии» (1894) и «Через игольное ушко» (1907), в которых социалистические воззрения писателя сказались с большей отчетливостью.

В первом из них искусно соединяются утопия и топкая социально-философская сатира. При этом центр тяжести у Хоуэллса перенесен не на изображение будущего, а на критику современности, на разоблачение всей идеологической надстройки капитализма, обнаружившей свою несостоятельность в сопоставлении с гуманными и справедливыми отношениями в Альтрурии. Этот тезис реализуется с помощью несложного сюжетного хода: мистер Хомос, выходец из Альтрурии, страны, где осуществлена социальная справедливость, появляется в летнем фешенебельном отеле, этом микрокосмосе американского буржуазного общества. Он поражает его обитателей своим демократическим поведением и непривычным образом мыслей: помогает слугам и лакеям, делает вместе с ними «грязную» физическую работу, вместо официантки берет поднос и т. п., вызывая недоумение окружающих.

Повествование, лишенное внешнего драматизма, насыщено столкновениями различных точек зрения, строится как цепь эпизодов, по преимуществу споров мистера Хомоса, чем-то напоминающего наивного «естественного человека» просветительской эпохи, с обитателями отеля. Все они: банкир, дама-благотворительница, «общественница» мисс Мейкли, профессор политической экономии, наконец, писатель — это люди, мыслящие исключительно в духе господствующей идеологии и готовые ревностно защищать сложившийся порядок. И хотя в их обрисовке заметно сатирическое заострение, все они отнюдь не кажутся самонадеянными глупцами. Напротив, они типичные представители своей среды.

Банкир с наибольшей откровенностью излагает философию делячества, называя Америку «страной бизнесменов», американцев «коммерческим народом», а деньги «американским фетишем». Для филантропки мисс Мейкли, в которой невежество сочетается с крайней самоуверенностью, разделение общества на богатых и бедных есть отражение некоего непреложного и разумного миропорядка. Писатель Туэлмаут — явный апологет «традиции утонченности», поставщик «розоватой», романтизированной беллетристики на потребу «культурным классам», которые не желают встречать бедняков не только в жизни, по и на страницах услаждающих их сочинений.

В роман, правда, не столь решительно, но уже входит тема другой, трудовой Америки, той, которую откровенно третируют богатые бездельники типа мисс Мейкли. Как противовес этим людям в книге выведено семейство фермеров Кемпов, жилище которых посещают обитатели отеля, дабы удостовериться в трогательной гармонии между бедняками и власть имущими. В ответ на льстивые уверения мисс Мейкли молодой Кемп бросает ей слова, исполненные неодолимой правды: «Я не верю, что мы живем в одной и той же стране. Для нас Америка — одно, для вас — совершенно другое»{88}.

Действие романа направляется самой логикой идейных споров между Хомосом, альтрурийцем, и его оппонентами. Шаг за шагом читателя подводят к убеждению, насколько несправедливы порядки в Америке по сравнению с теми, что господствуют в Альтрурии. С особой наглядностью альтрурийские принципы суммируются в пространной заключительной речи мистера Хомоса (глава XI), своеобразной идейной кульминации романа.

Рассказ мистера Хомоса о том, как осуществился переход к этому справедливому общественному строю, напоминает о том, что Хоуэллс, конечно же, внимательно прочитал роман Беллами: здесь немало общего. Альтрурия прошла стадию средневековья, знала разрушительные войны, процесс накопления богатств в руках немногих, получивший название «аккумуляции», рост монополий, пришедших на смену свободной конкуренции. И когда Хомос описывает прошлое Альтрурии, его слушателям, беднякам из соседних мест, кажется, что речь идет о сегодняшней Америке!

Но в то самое время, когда противоречия между богатством и бедностью достигают в Альтрурии особой остроты, а тираническая власть монополий становится невыносимой, сказываются целительные возможности всеобщего избирательного права.

Достижение идеального общества мирным путем, без насилия и пролития крови, рассматривается писателем как одно из значительнейших достижений альтрурийцев, которые даже учредили особый праздник — День эволюции.

Если у Беллами весьма подробно описаны социально-политические и экономические формы в его Новом Мире, то Хоуэллс прежде всего художник, а не социальный реформатор, предлагающий не столько конкретный план, сколько нравственно-этический идеал. Альтрурия — это воплощенный «золотой век», пора гармонического расцвета природы и человека. Даже климат изменен в интересах общества. Труд превратился из обязанности, из «делания денег» в радость, в счастливое, творческое созидание. Как и у Беллами, в Альтрурии, осуществившей чаяния великих утопистов — Томаса Мора, Фрэнсиса Бэкона, Кампанеллы, произошел переход к высшему принципу всеобщего экономического равенства. В отличие от Беллами, рисовавшего высокоорганизованное, урбанистическое общество, насыщенное громоздкими техническими усовершенствованиями, Хоуэллса, как и Уильяма Морриса, влечет своеобразная сельская утопия.

Образ Альтрурии конкретизируется во втором художественно бледном утопическом романе «Через игольное ушко» (1907), сюжетно связанном с «Путешественником