– Ты что, тут весь день? – спросил он.

– Где-то час, – ответила Энни и улыбнулась. Больше ей ничего не оставалось.

И хотя она была на пять лет старше Рори, в ее арсенале еще оставался инструмент под названием красота. Энни верила, что сохранила достаточно от прежней себя и умеет создать видимость здорового, преуспевающего представителя среднего класса.

– Я вас вроде в городе видел, – заметил Рори. – На Дне независимости. Прямо перед тем, как паром чуть не врезался в пристань.

– Я тогда ушла, – ответила Энни. – Не люблю толпу. Никто ведь не пострадал?

– От столкновения – нет. – Рори сдвинул шляпу на затылок и заткнул большие пальцы рук за ремень. По виску у него сбежала капелька пота. – Никого тут больше не видели?

– Здесь только я да чайки.

Рори оглядел горизонт.

– Ну, хоть эти лодки не на плаву, – сказал он, добавив: – В городе пропал мальчик. Фейерверк отменен, как и световое шоу. Полиция штата проверяет все лодки, которые заходят к нам и уходят. Нам нужны все, так что бросайте устриц, переодевайтесь, следуйте за мной и радуйтесь, что я не выписал вам штраф.

Энни накрыло волной облегчения. Рори дождался, пока она выбросит устриц назад в море, а потом повез ее в город, не выключая мигалок и рассказывая, что пропавший мальчик – это Оливер, сын Лидии.

– Это у которой пекарня? – уточнила Энни.

– Ага. Знаете их?

– Не особенно. А ее муж на острове?

– Трей? Да, он здесь. Детишки вечно убегают и теряются. Потеряться тут можно где угодно, верно? – сказал Рори, однако морщины на лице выдавали его тревогу.

– Готова спорить, что ничего страшного, – сказала Энни. – Но буду рада помочь.

– Итан!

Энни тряхнула головой, прогоняя воспоминание. За шумом ветра она расслышала, как кто-то выкрикивает имя мальчика, потом из-за поворота, вспарывая сумрак, показались лучи фонарей, а следом – небольшая группа из четырех человек. Когда они приблизились, Энни вспомнила почти все лица под капюшонами дождевиков, хотя имен этих островитян не знала.

– Есть успехи? – спросила она.

– Нет, – ответила одна женщина. – А ты что тут делаешь?

– Мне надо в дом.

Женщина оглянулась на одного из мужчин в группе.

– В котором живет Итан, – быстро, даже поспешно уточнила Энни. – И я тоже.

– Ну да, ты же одна из этих, – уходя, сказала женщина.

Хотелось закричать, чтобы она знала: Энни – тут, она настоящая, – но сама Энни только молча смотрела вслед исчезающей в лесу группе добровольцев. Когда она стала одной из «этих»? Когда так изменилась? Началось все еще до острова, но с приездом сюда только ухудшилось. Энни снова вспомнила тот день, Четвертое июля. Тогда не надвигался шторм. Тогда не грозила такая опасность.

Когда организовались поисковые группы, Лидия оказалась на передовой. Она стояла рядом с Треем возле общественного центра и твердым голосом описывала людям Оливера, показывала его фото на экране телефона. Для Энни мальчик выглядел как и тысячи других детишек, чьи портреты мелькают на объявлениях о розыске, выделяясь только глазами и веснушками, как у матери.

– У него вьющиеся волосы, – уверенно говорила Лидия. – Гуще, чем у любого четырехлетки. Он был одет в красное с белым и синим. Ему нравятся жуки.

Энни специально записалась в поисковый отряд Лидии, и остаток дня две женщины искали Оливера плечом к плечу, выкрикивали его имя. Часами рыскали в песке, камнях и прибрежных водорослях, пока не начался прилив и бухту не залило. Потом вода отступила; летнее солнце уже садилось, и они вернулись на этот самый неровный берег. Крепло пришедшее вместе с сумерками отчаяние, но тут какой-то мужчина из их группы прокричал со скалистого утеса невдалеке:

– Он здесь! Я нашел его!

Лидия сорвалась с места, молотя воздух руками и оскальзываясь на мокрых камнях. Энни оставалось только бежать следом, но к тому времени, как они были на месте, мужчина понял, что ошибся.

– Простите, – сказал он, бросая бесхозный американский флаг с края скалы, где и нашел его.

В какой-то момент Энни показалось, что Лидия вот-вот сломается. Женщина отделилась от группы и пошла к морю. Ветер дул ей в лицо, трепля волосы, и тогда Энни встала рядом. Набравшись наконец смелости, она заговорила:

– Я понимаю. Знаю, каково это.

Лидия скривилась.

– Да откуда? Откуда тебе знать?

Энни выпрямилась и посмотрела на океан. Там, над горизонтом, завис лунный серп.

– Я дочь потеряла, – едва слышно прошептала она. Говорить этого не хотелось, и Энни уже жалела о сказанном. – Прости. Чего я о себе-то…

В лунном свете глаза Лидии блестели, и Энни не знала, чего ждать: то ли Лидия сейчас взорвется, мол, чего лезешь ко мне, то ли разрыдается. Однако в воздухе между ними словно повисли невысказанные вопросы: что случилось? когда? обошлось? Отвечать на них Энни не хотела. Лучше было, когда люди сами догадывались.

Лидия взяла ее за руку, как старый друг перед лицом взаимной потери, и крепко сжала, впиваясь ногтями в ладонь.

– Ты права. Не надо.

Потом у Лидии зазвонил телефон.

Момент единения прервался. Вместе с поисками.

Звонил Рори – сообщить радостные вести: он нашел Оливера уснувшим на борту яхты в порту. Проснувшись, мальчик поведал историю о шариках, гориллах и о том, как за ним по причалу гнался огромный паук. Как его ни спрашивали, он не мог рассказать, кто похитил его… или что. А позднее, когда Лидия попыталась вытянуть из Энни детали ее истории, она сумела отговориться, сказав:

– Тебе повезло. Просто помни, что у твоей истории счастливый конец.

Налетевший с океана ветер чуть не сбил Энни с ног. Очнувшись, она напомнила себе, что те события закончились несколько месяцев назад, и, поправив капюшон, пошла прочь от маяка.

За очередным поворотом начиналась заросшая гравийная тропинка, ведущая в заросли деревьев, а в сотне ярдов от нее, в густых рододендронах, стоял викторианский особняк, ставший Энни на последние три месяца домом. Почти все окна заколотили фанерой, на обшитом вагонкой фасаде еще держались хлопья розовой краски, а то, что некогда, наверное, было роскошной лужайкой, хранило очертания садов. Энни поднялась к двери по краю крыльца, чтобы прогнившие ступени не провалились под ее весом, и окружающая дом веранда приветствовала ее громким скрипом. Энни открыла тяжелую дубовую дверь и вошла в затененную прихожую.

– Ау! – крикнула она в тишину.

В переднем салоне с десятифутовыми потолками, каменным очагом и замусоренным полом дождь лил сквозь прорехи в крыше на широкие половицы, вскрывая секреты дома. Сырой воздух пах пеплом, плесенью и собаками, которые тут давно уже не жили. Обои на стенах – а кто-то любил этот дом, раз выбрал розовые с золотым цветы, – отошли, обнажая штукатурку и деревянные планки там, где висели давно пересохшие масляные светильники. В доме были комнаты, переходящие в другие комнаты, гардеробы на ржавых замках и туалеты со сливным рычагом на цепочке. Воду для них приходилось таскать ведрами из старого колодца во дворе.