командиром, а я офицером в той же бригаде д. (Маше.) Вот ваше лицо не­множко помню, кажется.

Маша. А я вас — нет!

Ирина. Оля! Оля! (Кричит в залу.) Оля, иди же!

Ольга входит из залы в гостиную.

Ирина. Вот подполковник Вершинин. Он из Москвы[13]. Вершинин (Ольге). Позвольте представиться[14]. Ольга. Вы из Москвы?

Вершинин. Да. Учился в и начал службу в Москве, долго служил там, наконец получил здесь батарею, перешел сюда, как видите. Я вас не помню совершенно1", помню только, что вас было три сестры. Ваш отец сохранился у меня в памяти, вот закрою глаза и вижу, как живого... Я у вас ведь" бывал в Москве. Ольга. Садитесье.

Вершинин (садится)™. Меня зовут Александром Игнатьичем. Ирина. Александр Игнатьевич, вы из Москвы... Вот неожиданность! Ольга. Ведь мы туда переезжаем!

Ирина. Думаем, к осени уже будем там. Наш родной город, мы ро­дились там... На Старой Басманной улице...

Обе смеются от радости.

Маша. Неожиданно земляка увидели... (Живо.) Теперь вспомнила! Помнишь, Оля, у нас говорили: «влюбленный майор». Вы были тогда по­ручиком и в кого-то были влюблены, и вас все дразнили почему-то майо­ром. ..

Вершинин (смеется). Вот, вот... Влюбленный майор, это так. Маша. У вас были тогда только усы. О, как вы постарели! (Сквозь слезы.) Как вы постарели!

Вершинин. Да, когда меня звали влюбленным майором, я был еще молод, был влюблен... Теперь не то...

Ольга. Но у вас еще ни одного седого волоса. Вы постарели, но еще не стары.

Вершинин. Однако уже сорок третий год. Вы давно из Москвы? Ирина. Одиннадцать лет. Ну, что ты, Маша, плачешь, чудачка. (Плачет3.) И я заплачу.

Маша. Я ничего. <А на какой улице вы жили?)и Вершинин. На Старой Басманной... Я одно время жил на Немец­кой улице".

Ольга. Это близко.

Вершинин. С Немецкой улицы я хаживал в Красные казармы. Там по пути угрюмый мост, под мостом вода шумит... Одинокому стано­вится грустно на душе.

Пауза.

А здесь какая широкая, какая богатая река! Чудесная река!

Ольга. Да, но только холодно. (Вздрагивает*.) Здесь холодно и6 комары.

Вершинин. Что вы! Здесь такой здоровый, хороший, славянский климат. Лес, река... и здесь тоже березы. Милые, скромные березы, я люб­лю их больше всех деревьев. Хорошо здесь жить. Только странно, вок­зал железной дороги в двадцати верстах. И никто не знает, почему это так®.

Ольга. Теперь и я вспомнила вас. Помню.

Вершинин. Я вашу матушку знал.

Чебутыкин. Хорошая была женщинаг, царство ей небесное.

Ирина. Мама в Москве погребена^.

Маша. Представьте, я уже начинаю забывать ее лицо... Так и о нас не будут помнить, забудут.

Вершинин. Да. Забудуте. То, что кажется нам серьезным, значительным, очень важным,— придет время,— будет забыто, или бу­дет казаться неважным.

Пауза.

II интересно, мы теперь совсем не можем знать, что собственно будет счи­таться высоким, важным, и что жалким, смешным... Разве открытие Ко­перника, шшж Колумба не казалось в первое время ненужным, смешным, а какой-нибудь пустой вздор, написанный чудаком, не казался истиной? И может статься, что наша теперешняя жизнь, с которой мы так миримся, будет со временем казаться странной, неудобной, неумной, не достаточно чистой, быть может, даже страшно грешной!..

Тузенбах. Кто знает? А, быть может, нашу жизнь назовут высо­кой и вспомнят о ней с уважением. Теперь нет пыток, нет казней, нашест­вий, но вместе с тем сколько страданий![15]

Соленый. Страдания... Например, клопы кусаются... (конфу­зится).

Ольга (сконфуженная, в сторону). Он говорит пошлости.

Вершинин (Тузенбаху). Пожалуй, это правда[16].

Чебутыкин. Нашу жизнь назовут высокой, но люди-то, голуб­чик, низенькие. (Встает.) Глядите, какой я низенький. А для моего уте­шения нущно говорить, что жизнь моя высокая. Понятное дело11.

За сценой игра на скрипке.

Маша. Это Андрей играет, наш брат.

Ирина. Он у нас ученый. Должно быть, будет профессором. Папа был военным, а его сын избрал себе ученую карьеру. Впрочем, это по же­ланию папы3.

Ольга. Мы сегодня его задразнили. Он, кажется, влюблен не­множко.

Ирина. В одну здешнюю барышню. Сегодня [17] будет у нас, по всей вероятности.

Маша. Как у нас в провинции еще одеваются, не то что в некрасиво, не модно, а просто жалко. Какая-то странная г, желтоватая юбка с этакой пошленькой бахромой и красная кофточка. И щеки такие вымытые, вы­мытые! Андрей не влюблен Д, а просто е так, дразнит нас, дурачится. Слыш­но она выходит за Протопопова, председателя здешней управы... И пре­красно. (В боковую дверь.) Андрей, поди сюда! На минуточку!3

Входит А н д р е й.

Ольга. Это мой брат, Андрей Сергеевич.

Вершинин. Вершинин.

Андрей. Прозоров. (Вытирает вспотевшее лицо.) Вы к нам бата­рейным командиром?

Ольга. Можешь представить, Александр Игнатьевич из Москвы.

Андрей. Да? Ну, поздравляю, теперь мои сестрицы не дадут вам покою.

Вершинин. Я уже успел надоесть вашим сестрам.

Ирина. Посмотрите, какую рамочку для портрета подарил мне се­годня Андрей. (Показывает рамочку.) Это он сам сделал.

Вершинин (глядя на рамочку и.не зная, что сказать). Да... Вещь...

Ирина. И вот ту рамочку, что над пианино, он тоже сделал.

Андрей машет рукой и отходит.

Ольга. Он у нас и ученый, и на скрипке играет, и выпиливает раз­ные штучки, одним словом, мастер на все руки. Андрей, не уходи! У него манера,— всегда уходить. Поди сюда!

Маша и Ирина берут его под руки и со смехом ведут назад.

Маша. Иди, иди!

Андрей. Оставьте, пожалуйста!

Маша. Какой смешной! Александра Игнатьевича называли когда- то влюбленным майором, и он нисколько не сердился.

Вершинин. Нисколько!

Маша. А я хочу тебя назвать: влюбленный скрипач!

Ирина. Или влюбленный толстяк![18]

Ольга. Он влюблен! Андрюша влюблен!

Ирина (аплодируя). Браво! Браво! Бис! Андрюшка влйблен!

Чебутыкин (подходит сзади к Андрею и берет его обеими рука­ми за талию). Для любви одной природа нас на свет произвела! (Хохочет, садится и читает газету, которую вынул из кармана.)

Андрей. Ну. довольно, довольно... (вытираета лицо). Я всю ночь не спал и теперь, как в тумане [19]. До четырех часов читал, потом лег, но ни­чего не вышло... Думаю® о том, о сем...г Хочу за лето, пока буду житьд здесь, перевести одну книгу с английского.

Вершинин. А вы читаете по-английски?

Андрей. Да, отец, царство ему небесное, угнетал нас воспитанием. Это смешно и глупо, но в этом все-таки надо сознаться, после его смерти

в. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО Фотография с дарственной надписью Чехову: