– Она возвращается из Сомали. Мы не можем с ней связаться.

Давид тяжело опустился на край стола. В голове у него крутилась одна-единственная фраза, сказанная Акимом Катцем: «Она потеряет единственное, что у нее есть».

Уппсала, Швеция

В «Крионордике» все были с ней приветливы, вплоть до вахтеров у входа. Вся лаборатория уже знала, кто она. Ее встретили у ворот, которые Ханна отыскала не без труда, и тут же с улыбкой объяснили, что она, должно быть, пошла не по той дороге от станции. Ханна извинилась за опоздание и оправдалась тем, что у нее разрядился мобильник, поэтому позвонить им и спросить дорогу не было никакой возможности.

Женщина на ресепшене вежливо, хотя и холодновато, объяснила Ханне, как именно все будет происходить. В целом помещение мало походило на больницу – скорее на современный офис с дизайнерской мебелью и абстрактными картинами на стенах. Поэтому Ханна быстро расслабилась. Спустя несколько минут вежливая медсестра в светло-серой униформе проводила ее в процедурную. Она вымыла пациентке руку и торжественно объявила, что кровь у нее будет брать не кто иной, как директор лаборатории Хенрик Дальстрём. Он будет использовать особый инструмент – активный плазмоэкстрактор. С его помощью им удастся обмануть организм фру Сёдерквист и убедить его, что количество крови в ее теле ничуть не изменилось. Это позволит предотвратить разные нежелательные реакции.

Но не успела сестра удалиться, как Ханну снова обуял страх. Комната, где ее положили на койку, была большой и светлой, с люминесцентными лампами в форме изогнутых у потолка трубок. И все, как и везде в «Крионордике», там было красочно и симметрично. И тихо – ни единого звука не доносилось из-за прикрытой двери. Вскоре Сёдерквист поняла, что стало причиной охватившего ее ужаса – все тот же кошмарный сон. Он привиделся ей за несколько секунд до того, как она должна была умереть.

И сейчас, как в том сне, Ханна лежала на жертвеннике в белом храме и хотела было подняться, когда дверь распахнулась и в зал вошел мужчина, тоже весь в белом. На нем были тонкие перчатки, а в руке он держал жезл с конусообразным серебряным наконечником. Другой конец жезла был закруглен. Мужчина был в белой маске, и в ослепительном белом свете ламп казалось, что у него нет лица. Ханна в ужасе закрыла лицо руками.

Хайфа, Израиль

Всего несколько минут потребовалось сержанту Андреасу Ялену, чтобы дойти до ворот и пересечь внутренний двор. Светлое бетонное здание интерната напомнило ему крестьянские дома в Ливане. Не обнаружив никого поблизости, сержант постучал в дверь. Почти сразу же ему открыла женщина в огромных очках – и с удивлением уставилась на запыхавшегося парня в военной форме.

– Чем могу…

– Почему вы не отвечали по телефону?

Женщина закатила глаза:

– Какие-то проблемы на линии. Специалист обещал подойти завтра утром.

– Я хотел бы переговорить кое с кем из ваших пациентов.

– Жильцов, – поправила дама.

– Что? – не понял сержант.

– Они не пациенты, а жильцы. Так кто вам нужен?

– Тара Папо.

Служащая рассмеялась:

– Откуда вдруг такая популярность? Целую наделю о ней никто не вспоминал, а теперь…

– Так я могу ее увидеть?

– К сожалению, ничего не получится. Сегодня утром ее забрала бабушка. Они как будто собирались на бар-мицву[8]. Поначалу Тара отказывалась, но когда узнала, что будет торт, сразу переменилась. Здорово, что у нее будет возможность развлечься.

Андреас устало прислонился лбом к дверному косяку. Улыбка на лице женщины сразу померкла.

– Вы чем-то расстроены?

– Да, я расстроен.

Военный шагнул в дверь, достал рацию и вызвал центральное управление. В холле пахло едой. На стенах висело пять красочных крючков для одежды, и рядом с каждым была табличка с именем. Сотрудница интерната все так же стояла на пороге. Она озабоченно потерла руки и негромко обратилась к сержанту:

– Так, может, вам стоит позвонить ее бабушке?

Андреас устало вздохнул:

– У Тары Папо нет бабушки.

Гиллиот, Израиль

Давид Яссур сидел за столом в большом конференц-зале. Прямо напротив него жевал чубук своей незажженной трубки шеф «Моссада» Меир Пардо. Давид перевел взгляд за окно, на сверкающий в свете вечернего солнца Хайвей-2, уже не так, как днем, запруженный транспортом. Моря не было видно в сгустившихся сумерках.

Меир связался с Рейчел Папо спустя несколько минут после того, как ее самолет приземлился в аэропорту Бен-Гурион, и тут же, не тратя времени на соболезнования и пустые заверения, ввел ее в курс последних событий. Теперь им троим предстояло обсудить дальнейшие действия.

Рейчел всегда нервировала Пардо. Было в ней нечто крайне ему неприятное. Хотя нет, он прекрасно осознавал, что именно так раздражало его в этой женщине. На первый взгляд она казалась женственной и хрупкой, но Меир, как никто другой, знал, что скрывается за этим обманчивым образом – бешеная агрессия, ненависть и психическая неустойчивость, вплоть до склонности к суициду. Рейчел в одиночку выполнила порядка двадцати заданий сто первого подразделения, то есть, по сути, была хладнокровной убийцей. И на Сомали как будто тоже не обошлось без крови. Интересно, как она себя теперь чувствует?

Меир постучал трубкой о край огромной серебристой пепельницы, а потом достал небольшой пластиковый пакет и принялся заново набивать трубку табаком. Зачем ему табак в трубке, которую нельзя поджечь, оставалось загадкой. Запрет на курение распространялся в этом здании на всех без исключения.

Шеф «Моссада» стал молчалив после получения известия о пропаже Тары. Вскоре в коридоре послышались шаги, и, прежде чем Давид успел подняться, дверь распахнулась. Каждый раз при встрече с Рейчел Давид удивлялся, какая же она маленькая. На этот раз женщина была в плотном черном пуловере и черных армейских брюках, заправленных в высокие ботинки на шнуровке. Волосы у нее были собраны в узел на затылке, а глаза – красны от слез. Папо кивнула мужчинам и устроилась по другую сторону вытянутого стола. Меир поднялся, встал рядом и протянул ей руки. Поначалу она старалась его игнорировать и, не отрываясь, глядела куда-то в угол, но потом сглотнула, вскочила и бросилась ему в объятия. В тот же миг ее сопротивление оказалось сломлено, и она разрыдалась. Так они стояли несколько минут – молча и не двигаясь. В медвежьих объятиях Пардо фигура Рейчел казалась еще более хрупкой. На какое-то время Давид даже почувствовал себя лишним и снова отвернулся к окну, но в этот момент Меир что-то шепнул Папо на ухо, усадил ее на стул и сам тяжело опустился рядом. Рейчел провела ладонью по лицу, словно собираясь с мыслями, а потом тихо спросила: