– Все хорошо. Положись на Яамака, детка.

Тель-Авив, Израиль

Когда зазвонил телефон, Давиду Яссуру снилось, что он сидит за пиршественным столом на чьем-то дне рождения, между Лениным и Хосе Сармаго. Давид хотел было проигнорировать звонок, но тут Ребекка начала толкать его под бок. Он приподнялся на локте и посмотрел на часы. 8:54. Звонил Якоб Нахман, шеф отдела 8200, который занимался мобильной связью.

– Не помешал? – спросил он, когда Яссур взял трубку.

– Нет, что у тебя?

– У получателя эсэмэс-сообщения анонимная предоплаченная карта, куплена в Тель-Авиве. В сообщении Катц передал адрес одного дома на южной окраине Хайфы. Это интернат для душевнобольных, там проживает сорок три человека. Мы проверили всех, включая случайных гостей.

– И?..

– Кроме одного парня, который сидит за нанесение телесных повреждений, ничего интересного. Ничего, что указывало бы на связь с Акимом Катцем или «Хезболлой».

– Вы там были?

– Трое наших людей посвятили этому все утро. Они обошли все комнаты, но не обнаружили ничего подозрительного.

– То есть мы в тупике?

– Что-то вроде того. На сегодняшний день, по крайней мере, больше сделать ничего нельзя.

Давид положил трубку и перевернулся на спину. Стало тихо. Рядом дышала Ребекка, за окном щебетали птицы. Солнечные лучи проникали в комнату сквозь щели в жалюзи, поэтому света было достаточно. Кому и зачем Аким все-таки отправил этот адрес в Хайфе? Очевидно, они что-то упустили, но что? Давид повернулся к телефону на журнальном столике и набрал номер Яниса Сольмана из Кетциота. Тот ответил после пяти сигналов:

– Здравствуйте, Давид. Хорошо, что вы позвонили.

– Вы допрашивали Катца на предмет эсэмэски?

– Да, но, вероятно, мы переборщили с «химией» и повредили мозг. Во всяком случае, раньше он никогда не вел себя так.

– А что случилось?

– Сначала он запел. Мы так и не смогли понять, о чем. Этого языка я, во всяком случае, не знаю. Похоже на что-то религиозное.

– А потом?

– Все время повторял одну и ту же фразу, даже на пути в камеру. Уверен, что он и сейчас ее бормочет.

– И что за фраза?

– «Она потеряет единственное, что имеет».

– Что?

– Именно так. И ничего больше. Сколько я ни спрашивал его насчет этого эсэмэс-сообщения, как бы ни комбинировал антиблокировочные препараты, он повторял только эту фразу. Думаю, теперь он долго не протянет.

Давид уставился на трещину на потолке, а затем, распрощавшись с Сольманом, положил трубку и обнял жену.

– Ты не спишь?

– Ммм… Ты какой-то сердитый, – отозвалась Ребекка.

– Я не сердитый, хотя радоваться действительно нечему.

За дверью послышались торопливые детские шаги. Яссур понизил голос:

– О чем бы ты подумала, если б кто-то сказал, что женщина потеряла единственное, что имела?

– Это загадка?

– Что-то вроде того.

– Первое, что приходит в голову, – ребенок. Женщина потеряла ребенка. Но это не единственный вариант ответа, конечно. Она может потерять любимого. Честь, наконец. Или веру.

Давид не отвечал. Ребекка провела пальцем по его предплечью.

– Ну что? Я угадала?

Муж поцеловал ее в затылок.

– Любимая, если б я только знал!

Стокгольм, Швеция

Свен Сальгрен припарковался на единственном свободном месте, возможно, предназначенном для инвалидов. Ресторан «Хага Форум» располагался сразу за Каролинской больницей, но тем не менее профессор умудрился опоздать на встречу. Он вошел в зал и огляделся. В дальнем углу сидел один-единственный посетитель. Свен поднял руку в знак приветствия, одновременно протискиваясь между столиками.

– Прошу прощения за опоздание.

Мужчина поднялся, протягивая ему руку. Шеф отдела исследований «Крионордика» Хенрик Дальстрём был высокого роста и с необыкновенно выразительными глазами.

– Ничего страшного. Я смотрел теннисный матч. – Он кивнул в сторону окна. Во дворе на теннисной площадке играли два мальчика.

Сальгрен улыбнулся.

– Ваши успехи действительно впечатляют. Не так давно вы переманили у меня еще двоих лучших сотрудников…

– В «Крионордике» вы всегда желанный гость.

– Приятно слышать.

Свен замолчал, а потом перегнулся к собеседнику через стол:

– Буду с вами откровенен, Хенрик. Я явился сюда по поручению Ульрики Сегер из Института инфекций. Это она пожелала, чтобы мы с вами работали вместе. Возможно, она права, хотя мне кажется, что на сегодняшний день мы полностью владеем ситуацией.

– Соглашусь скорее с ней, чем с вами, – ответил Дальстрём. – На сегодняшний день мы – едва ли не лучшая лаборатория в Европе. И у нас есть вполне конкретные версии того, как можно остановить NcoLV.

Сальгрен взял со стола булочку и расправился с ней в два укуса.

– И какая же из них кажется вам наиболее перспективной?

Хенрик снова посмотрел в окно. Матч продолжался, и он заговорил, не отрывая глаз от площадки:

– К сожалению, всего я сказать не могу, потому что подписывал договор о неразглашении. На этот счет наши заказчики очень щепетильны. Но я открою вам самое интересное, и это связано с нулевым пациентом.

– С Ханной Сёдерквист?

– Она – единственная, кто выздоровел, – кивнул Дальстрём. – Лечащий врач полагает, что здесь сыграл роль ингибитор «Сентрик Новатрон», но мы склонны с ним не согласиться.

– Вы хотите картографировать иммунный ответ?

– Мы хотим понять, почему ей одной удалось победить вирус. Быть может, нам удастся идентифицировать антитела или какую-нибудь форму Т-клеток.

В этот момент рядом со столиком появилась официантка. Хенрик скосил глаза в ее сторону:

– Салат из креветок, пожалуйста.

Свен пролистал меню и заказал то же самое, а потом снова обратился к Дальстрёму:

– И что Ханна? Вы с ней уже разговаривали?

Хенрик глотнул минеральной воды и покачал головой:

– Нет, но я надеюсь, что пробы крови удастся взять в самое ближайшее время.

Сотрудник «Крионордика» говорил высокомерно, и это бесило Сальгрена. Хотя к этому пора было привыкнуть. По какой-то непонятной причине работники частных учреждений смотрели свысока на коллег из государственного сектора. Свен выглянул в окно. Матч закончился, и юные теннисисты собирали вещи.

– Даже если она победила начальную форму NcoLV, не факт, что ей удастся справиться с сегодняшней, – заметил Сальгрен.