– А ну, Милли, марш в кровать!

– Но я смотрю "Барни".

– Ты знаешь, что тебе не разрешается смотреть телевизор ночью.

Она оттопырила нижнюю губу и зарыдала. Мы не могли не сознавать, что, вероятно, растормошить девочку в пять утра, усадить ее перед телевизором, а затем объявить, что ей не разрешается его смотреть, – как-то несправедливо. Поэтому последний предрассветный час я провел вместе с Милли, наблюдая, как гигантского лилового динозавра обнимает толпа хилых американских детишек.

* * *

Завтрак прошел напряженно. Для стресса вовсе не требовалось, чтобы Катерину тошнило, но звуки рвоты настроения не прибавляли. К утру мы настолько прониклись раздраженной иррациональностью, что я решил, будто она специально вызвала у себя рвоту – показать, что ей приходится хуже, чем мне. Пробил час, когда нам настоятельно требовалась разлука. Мне пора возвращаться в свою нору. У отца Катерины тоже имелась своя нора – сарай в дальнем конце сада, который он превратил в кабинет, в личное убежище, где мог предаваться размышлениям, составляя план очередной резни мокриц. А в моем распоряжении был весь Южный Лондон. Катерина, уроженка Северного Лондона, рвалась в путешествие по улицам Балхама не больше, чем в пеший поход по Казахстану. Разумеется, кое-какое представление о том, где эти места находятся, у нее имелось, но ни карт, ни путеводителей, ни мыслей насчет получения виз у нее не было.

Чем скорее я пересеку реку, тем лучше будет для нас обоих. Катерина почувствует себя счастливее, как только я скроюсь с ее глаз. Но сначала нужно решить несколько практических вопросов: приготовить молочную смесь, найти зарядное устройство для телефона, побросать барахло в дорожную сумку, ну и, наконец, мы должны устроить полномасштабную супружескую ссору. Скандал приближался с удручающей неотвратимостью рождественского сингла Клиффа Ричарда.

– Выровняй ножом, – велела Катерина, когда я отмерял порошок для молочной смеси.

– Что?

– Порошок на ложке нужно выровнять ножом, чтобы отмерить строго определенное количество.

– Катерина, что за катастрофа, если детская смесь окажется чуть гуще или жиже? У Альфи случится заворот кишок? Или он умрет от голода?

– Ты должен следовать инструкции, – тут же выпустила она когти.

– Я должен следовать инструкции? И все? Почему, когда я отмеряю несколько ложек этой треханой молочной смеси, ты нависаешь надо мной, точно ястребица, мать твою?

И тут началось. Никто не был виноват в скандале, просто случилось неизбежное – стычка двух изможденных людей, которых запихнули в убогий домишко. Нечто подобное происходит среди бройлерных кур, засидевшихся в одной клетке. Прошло совсем немного времени, и мы уже неуклюже извергали гнев и бессилие направо и налево. Я выкрикивал оскорбления, а Катерина швырнула в меня большой книгой в мягкой обложке. Книга называлась "Заботливые родители" – она пролетела мимо и ударила Милли по ноге. Милли озадаченно оглянулась и продолжила играть, но я принялся так свирепо сочувствовать ей, что она заплакала. Я с ненавистью глянул на Катерину:

– Посмотри, что ты натворила.

И дабы окончательно доказать, кто из нас заботливый родитель, я стал утешать нашу растерянную дочь – усадил ее себе на колени и начал читать книжку Беатрис Поттер[12].

"Дурные котятки потеряли перчатки, – сказала миссис Табита Твитчет".

Затем пушистый котенок якобы произнес:

– Ты всегда в таком поганом настроении? Ты – единственная женщина, у которой предменструальный синдром длится двадцать восемь дней в месяц. – Милли посмотрела на меня так, словно не помнила такого места в книжке, но я продолжал: – И вот мимо прошествовали три уточки…

Спор развивался, как симфония, – каждая следующая часть воздвигалась на предыдущей. Катерина объявила, что я никогда с ней не разговариваю, никогда не рассказываю о своей работе и планах. А я сказал, что как бы ни лез я из кожи, все и всегда получается неправильно, и она вечно унижает меня. Меня трясло. На Катерину я уже смотреть не мог и яростно драил пластиковые тарелки, сублимируя гнев в домашние хлопоты. Внезапно до меня дошло, что Катерина уже вымыла тарелки, но я все равно продолжал надраивать их – в надежде, что она не заметит.

– Эти тарелки я уже вымыла.

В конце концов, она велела мне проваливать на работу, а я неубедительно проблеял, что собирался задержаться – помочь ей с домашними делами.

– Какой смысл? – возразила она, пока я надевал пиджак. – Мне все равно надо уходить, пройтись по магазинам, купить детского питания, сводить Милли в детский сад и так далее. Какая же это скука.

– Такая работа не обязательно должна быть скучной. Я купил тебе плейер с радио, чтобы ты могла слушать Радио 4, пока Милли резвится на качелях, а ты им даже не пользуешься.

– Ничего не выйдет, Майкл. Ты не можешь в мгновение ока решить мои проблемы, словно это какие-то пустяки. И я не хочу, чтобы ты избавлял меня от скуки. Я просто хочу, чтобы иногда ты поскучал вместе со мной.

Эта мысль показалась мне столь странной, что я не нашелся с ответом. Она хочет, чтобы я поскучал вместе с ней? Женщина, лучше всех умеющая развлекаться. Женщина, которая сказала голландскому автостопщику, что я совершенно глухой, а потом целый час пыталась меня рассмешить, рассказывая, как я беспомощен в постели. Я хотел вернуть прежнюю Катерину; я хотел вырвать ее из лап похитителей тел и вернуться в те времена, когда нам хотелось только одного: быть вместе. Теперь мы напоминали два магнита: одной стороной притягивались, другой отталкивались. Мы то тянулись друг к другу, то отстранялись, то обожали, то обижались.

И когда я уже направлялся к двери, она нанесла еще один удар ниже пояса:

– Майкл, я ничего не имею против того, что ты не всегда бываешь дома. Я против того, что ты не хочешь быть дома.

И как она находит время придумывать такие сентенции – да еще после бессонных ночей?

У меня осталась единственная форма защиты – нападение.

– Это несправедливо! – крикнул я, повышая голос, чтобы создать впечатление, будто она перешла черту. – Ты считаешь, я специально так много времени провожу вне дома? Ты считаешь, я не спешу домой при первой возможности? Ты считаешь, что я, бодрствуя в три часа ночи, не чувствую себя несчастным из-за того, что не смогу увидеть, как дети просыпаются? Я вижу их реже тебя, потому что мне надо ходить на работу. Я вынужден горбатиться день и ночь, чтобы обеспечивать жену, двоих детей, да еще выплачивать кредит. Когда тебе захотелось посудомоечную машину, деньги волшебным образом нашлись – как и на новую одежду, на отпуск, на дурацкое биде, которое стоит четыреста фунтов, но служит лишь водоемом для резиновых утят. Деньги всегда находятся, а находятся они потому, что я работаю изо всех сил!