Стоунхейвен… Три этажа, сорок две комнаты, восемнадцать тысяч квадратных футов плюс семь дополнительных построек. Прежде чем мы тронулись в путь, я кое-что почитала об этом поместье и нашла несколько фотографий в старом номере журнала «Heritage Home». Дом был построен в начале тысяча девятисотых годов первым Либлингом, родившимся в Америке, противником «золотой лихорадки». Этот человек вытащил свою семью из иммигрантской нищеты и превратил в американских аристократов нового века. На рубеже последнего столетия озеро Тахо уже стало популярной летней резиденцией племен промышленников Западного побережья. Либлинг приобрел в собственное владение милю девственного прибрежного леса, построил свою твердыню. И обосновался здесь, чтобы наблюдать за своими собратьями-миллионерами с другого берега озера.

Как-то уж так получилось, что семейство Либлингов задержалось здесь на целых пять поколений. Со времени постройки дом остался почти нетронутым, разве что время от времени потомки рода слегка переустраивали интерьеры.

Лахлэн останавливает машину в конце подъездной дороги, и мы с ним вместе смотрим на дом. Похоже, в том, как я дышу, есть что-то ненормальное. То есть я фактически перестаю дышать, поэтому Лахлэн поворачивается ко мне и смотрит на меня подозрительно. На этот раз он слишком сильно сжимает пальцами мою ногу.

– Кажется, ты говорила, что помнишь это место не слишком хорошо.

– Я помню не так много, – лгу я. Странно, до чего же мне не хочется сказать ему правду. Он свои карты не раскрывает, я свои тоже придержу. – Честно, совсем немного. Я тут побывала всего три-четыре раза, а было это десять лет назад.

– Ты словно бы в замешательстве. Тебе надо собраться.

Голос Лахлэна звучит тихо и спокойно, но я чувствую, что к нему подкрадывается раздражение. Я слишком эмоциональна, это мой всегдашний диагноз, с самого начала. «Затевая аферу, нельзя давать волю эмоциям, эмоции делают тебя уязвимым».

– Да не в замешательстве я. Просто это странно, вот и все… вернуться сюда после всех этих лет.

– Это ты придумала. А я просто хочу, чтобы ты помнила об этом, если все вдруг пойдет наперекосяк.

Я отталкиваю руку Лахлэна:

– Я об этом ни на секунду не забываю. И из-за меня ничего наперекосяк не пойдет. – Я смотрю на дом. Из одной гигантской трубы идет дым, во всех окнах горит свет. – Я Эшли. Ты Майкл. Мы в отпуске. Мы потрясены тем, как прекрасен этот дом, мы просто в полном восторге. Мы ни разу не бывали на озере Тахо, но всегда об этом мечтали, и вот теперь мы просто в восхищении оттого, что наконец видим эти края.

Лахлэн кивает:

– Умница.

– Только не надо этого покровительственного тона.

В это мгновение открывается парадная дверь, и в прямоугольнике света появляется женщина. Ее светлые волосы так блестят, что вокруг ее головы образуется гало. Ее лицо невозможно рассмотреть, потому что на крыльце лежит ночная тень. Она стоит и смотрит на нас, обхватив себя руками. Ей холодно, и она наверняка гадает, почему мы не выходим из машины. Я протягиваю руку и выключаю зажигание.

– Ванесса смотрит на нас, – шепчу я. – Улыбнись.

– А я улыбаюсь, – говорит Лахлэн, включает радио, находит станцию, передающую классическую музыку, и включает на полную громкость.

Затем он тянется ко мне, обнимает меня за шею и притягивает к себе для долгого страстного поцелуя, а я не понимаю, то ли он хочет передо мной извиниться, то ли целует меня напоказ перед Ванессой. Ну прямо голубки. Решили поворковать перед тем, как выйдут из машины.

Тут Лахлэн отстраняется, промокает платком губы и одергивает рубашку:

– О’кей. Пойдем познакомимся с хозяйкой.

Тринадцать лет назад

Мы с мамой восемь часов ехали от Лас-Вегаса до Тахо-Сити на машине. Это было в тот день, когда я окончила восьмой класс в старшей школе. Шоссе вело нас вдоль границы между Невадой и Калифорнией. Мы двигались на север и запад, и я чувствовала, как постепенно холодает. Гнетущая жара пустыни отступала перед наплывом холода с гор Сьерра-Невада.

Я была не против отъезда из Вегаса. Мы прожили там два года – при нашем образе жизни это целая вечность, – и я ненавидела каждую минуту, проведенную там. Что-то было особенное в тамошней всепоглощающей жаре. Безжалостное, неустанное солнце все делало лаконичным и грубым. Оно загоняло человека в стерильные пространства помещений с кондиционерами. В коридорах школы, где я училась, царил хронический запах пота – резкий, звериный. Казалось, все школьники живут в постоянном страхе. И вообще Вегас не выглядел городом, в котором кому-либо следовало жить постоянно. Даже несмотря на то, что наш многоквартирный дом стоял в нескольких милях от центра, в отштукатуренном спальном районе, который годился для окраины любого западного города, все равно на наших кварталах лежала тень Стрипа[33]. Весь город словно повернут лицом к центру, к яме с деньгами. Зачем здесь жить, если только у тебя нет желания по-быстрому сорвать куш?

Мы с матерью жили в районе, над которым самолеты шли на взлет и посадку, и каждые несколько минут можно было запрокинуть голову и увидеть в небе самолет. То и дело в Вегас прибывали сменяющие друг друга орды – ради Большой Удачи и коктейля «Маргарита» на каждом шагу. «Пиявки», – клеймила их моя мать. Можно подумать, мы здесь поселились не ради этих самых пиявок. Каждый вечер она усаживала меня перед телевизором и уезжала в казино, чтобы попытаться грабануть тех самых «пиявок».

А теперь мы направлялись к аристократичному озеру Тахо, стране домов для отдыха, летних людей и винтажных деревянных глиссеров. «Я нашла местечко в Тахо-Сити, на калифорнийском берегу озера, – объясняла моя мать по пути. Она повязала светлые волосы тонким шарфом на манер кинозвезды и вела себя так, словно сидела за рулем винтажного кабриолета, а не хэтчбека „хонда“ с заляпанным грязью кондиционером. – Там более аристократично, чем на Южном берегу, где сосредоточены казино».

Господи, как мне хотелось ей верить. Мы будем жить аристократично! Мы миновали перевал и спустились в озерную долину, и у меня было такое чувство, будто мы сбрасываем старую кожу и примеряем новую, новых себя. Я снова пойду в школу и окончу ее. Я зажмурилась и представила себя на сцене, со свитком прощальной речи в руке, а на моей магистерской шапочке надпись «Гарвард». А мама… Она станет работать в казино легально, а это само по себе станет большим достижением. Я рассматривала сосны и позволяла себе верить, что долгий список мест, где мы успели пожить, закончится здесь, в тихом горном городке, где мы сумеем раскрыть то, на что мы на самом деле способны.

Считайте меня наивной. Вы не ошибетесь.