путем фактического наблюдения природу последнего этапа процесса, который он использует – то есть, если я смогу сделать это путем простого осмотра, в чем я ни в коем случае не уверен, поскольку склоняюсь к мысли, что он использует что-то, что может потребовать анализа для определения его природы, и если это так, поскольку я твердо решил докопаться до сути дела, я должен использовать другие средства. Я в отчаянии. Мне не для чего жить сейчас, кроме как для того, чтобы узнать это. Я уже немолод. Неужели жадность этого негодяя, этого мерзавца, этого низкого, беспринципного негодяя помешает мне получить желаемые знания? Сэр, я твердо решил скорее умереть, но добиться своего. Может статься, что я потерплю неудачу в своих попытках. Может статься, что мой противник, хитрый, как Люцифер, окажется более чем сильным противником для меня, если случится худшее, и поэтому я решил отправиться в сопровождении кого-нибудь, связанного с прессой, кто сможет помешать осуществлению замыслов этого негодяя, если со мной произойдет какой-нибудь несчастный случай, опубликовав все подробности и сообщив их всему миру. У вас, господ журналистов, обычно хватает ума оценить все, что происходит, и, как правило, вы достаточно научно подкованы, чтобы понять это. Вы или кто-то из вашей профессии – единственные люди в мире, кому я мог бы доверить подобное дело, поскольку необходимые знания, такт, любовь к приключениям и смелость, чтобы пойти на них, есть только у вас. Вы пойдете со мной?

И он закончил свою речь, усевшись в кресло прямо передо мной и пристально и серьезно глядя мне в лицо.

Признаюсь, его история заинтересовала меня. Я почувствовал к нему симпатию, и последний деликатный комплимент перевесил чашу весов. Я сказал ему, что пойду и буду выступать в качестве зрителя, но никак иначе. Я сказал ему, что до тех пор, пока не будет попыток взлома дома или нарушения мира, я буду сохранять нейтралитет, но если будет хотя бы намек на насилие или другие незаконные действия, я немедленно прослежу, чтобы об этом были уведомлены соответствующие власти.

– Если бы я захотел привлечь к этому делу полицию, – продолжал мой спутник, – я, конечно, мог бы это сделать, но как я смог бы объяснить малообразованным людям природу моего расстройства и цель моей мести? Это будет воспринято, что я действую незаконно, и я прекрасно знаю об этом. У меня нет и тени доказательств для обвинения против Хансдеккера. У него достаточно денег, чтобы купить правосудие, даже если произойдет убийство, и он может смеяться над несколькими годами заключения с вероятным помилованием через половину срока. Нет, мой единственный шанс побороть его, если он уйдет от меня, – это заручиться сотрудничеством того, у кого есть возможность и желание опубликовать факты, чтобы все могли воспользоваться тайной, которой в противном случае пользовался бы он один. Я знаю, что вам тоже нужно проверить этот процесс, и, возможно, вы сможете использовать его в своих целях. На этот риск я готов пойти – короче говоря, я готов использовать любой шанс и сделать все, чтобы победить Хансдеккера.

Его лицо раскраснелось. Я посмотрел на часы. Было только десять. Десять минут ходьбы приведут нас на Бродвей, так что время выдвигаться еще явно не пришло. В моей крови разгорелась перспектива захватывающего ночного приключения с некоторым оттенком романтики, но я все еще сомневался в здравомыслии, если не в нормальности, моего друга. Поэтому я подумал, что было бы неплохо выведать у него сведения про процесс, о котором он упомянул, прежде чем отправляться в путь, тем более что время для этого еще было.

– Если вы хотите, чтобы я, – сказал я, – опубликовал про этот процесс миру на определенных условиях, мне, конечно, необходимо иметь некоторое предварительное представление о его природе, иначе я могу столкнуться с аппаратами и механизмами, смысл которых без наставника будет для меня закрытой книгой, и вместо того, чтобы быть просвещенным о том, что мне предстоит увидеть, я стану просто растеряным и оцепенею. Этот ваш процесс очень сложный, очень научный? Расскажите мне что-нибудь об этом сейчас, чтобы я мог понять то, что я увижу.

– Друг мой, – сказал он, глядя на меня неподвижно, как обычно, и говоря очень серьезно, – процесс совершенно прост, насколько я знаю его этапы, и я полагаю, что последний этап, которого я не знаю, также совершенно прост. При производстве золота моей целью было просто подражать природе. Я не видел в природе ничего, что могло бы оправдать положение, что она когда-либо создавала один металл из другого. Я видел лишь то, что убеждало меня в том, что все металлы – да, все минеральные вещества – имеют общую основу. Как в органических структурах биоплазма является общей основой для всех, хотя мы все еще не знаем законов, по которым она развивается в различные виды и роды, так и в неорганической материи сами молекулы идентичны, хотя мы не знаем физических причин и химического родства, которые привели их к принятию различных форм, в которых мы их видим. То, что мы не можем с помощью тепла, самой мощной природной силы, о которой мы до сих пор хорошо осведомлены, изменить атомное расположение элементарных веществ так, чтобы продемонстрировать их в других формах, наводит на мысль, что тепло, возможно, в действительности не является самой мощной физической силой во Вселенной. Применяя большое тепло, мы можем перевести самые тугоплавкие твердые вещества в жидкое состояние, применяя его в еще более интенсивной степени, мы можем сделать их летучими – но элемент, будь то твердое тело или газ, все равно остается тем же элементом. Если мы переведем серебро в парообразное состояние, то сможем сконденсировать его в не что иное, как серебро. Все минералы и металлы следуют тому же правилу. Само по себе тепло не произведет такого изменения в их молекулярном состоянии, чтобы вызвать те атомные различия, которые мы называем плотностью, удельным весом, цветом, текстурой, твердостью и т.д. и т.п. То, что в природе не существует силы, способной сделать это, указывает либо на высшую стабильность, либо на высшую неэффективность природы. Я не думаю, что наше нынешнее несовершенное знакомство с физической вселенной оправдывает нас в принятии любого из этих положений как доказанного. Ошибка средневековых алхимиков была ошибкой не рода, а степени. Инстинкт, который привел их к мысли, что они могут создать или реконструировать материальную субстанцию, назовите, если хотите, эту материальную субстанцию металлом и назовите этот металл золотом (конкретика не мешает принципу), был не более подвержен ошибкам,