зацепился за перила. Иван обернулся, с остервенением рубанул рукой по натянутому пиджаку и оторвал карман. Когда он вышел на улицу, было совершенно темно и очень ветрено. Фонарей не было, так как на улице меняли столбы освещения, свет был только из окон дома. На газоне нагло белел скомканный листок бумаги. Переходя через газон на другую сторону улицы, он переступил через бетонный столб, упавший в эту секунду в одном метре прямо перед ним.

Он переступил через него равнодушно, мысль, которая у него промелькнула, была обыденна: «Хм, столб упал». Так мы, случайно подойдя к окну и никуда не собираясь выходить из дома, отмечаем: «Дождь идёт» — и садимся пить чай. Потом, когда долгие годы спустя он вспоминал этот случай, то поражался той крайней степени возбуждения нервной системы, при которой не возникает ни страха, ни удивления от событий, никак не связанных с внутренним состоянием. И ещё удивлялся случайному гвоздю на перилах, задержавшему его на секунды, на которые он запоздал перед падающим столбом.

На следующий день в воскресенье он пошёл гулять по улицам, так как не мог неподвижно сидеть в доме. Он ходил несколько часов, лил дождь, он промок, но был рад. Ему казалось, что природа плачет вместе с ним, и ему становилось легче. Одна мысль его тяготила более других: он не знал, как теперь вести себя с Надеждой. Ему было стыдно перед ней за свою слабость.

В понедельник с утра Иван с тяжёлым чувством собирался на работу. Он не знал — как смотреть в сторону Нади и что говорить, поэтому он пришёл пораньше, чтобы не здороваться со всеми, а как бы погрузиться в работу и только отвечать на приветствия входящих. Надю он увидел издалека и склонился над «работой». Она поздоровалась со всеми, но смотрела на него. Он, подняв голову в её сторону и смотря мимо, поздоровался беззвучным шевелением губ и вежливым наклоном головы.

— Товарищ Лукин, чем вы таким важным заняты с утра?

Странно, но в голосе Нади он не услышал никакой насмешки, а к обращению «товарищ Лукин» он давно привык. Но он всё равно смутился и пробормотал: «Да мне тут… надо доделать…» Она не стала его дальше мучить и обратилась к Лене.

Глава 26

Пять минут спустя к нему подошла Галина, комсорг отдела, и тихо сказала: «Пойдём, поговорим». Когда они вышли в коридор, она спросила:

— В лагерь поехать хочешь?

— В какой лагерь? — удивился Иван и тут же, не дожидаясь ответа: — Хочу.

— В пионерский. Вожатым. Пойдём, я отведу тебя к Сергею Сергеевичу, начальнику лагеря, поговоришь с ним.

У него сразу поднялось настроение — появилась возможность спрятаться с глаз Надежды. В том, что он справится с работой, он не сомневался. Наивный: он думал, что со своей безупречной логикой он убедит, поставит на место и заставит делать нужное любого пионера.

Сергей Сергеевич был мужчиной лет сорока, небольшого роста, плотного телосложения, круглолицый, краснощёкий, с полными губами, больше похожий на завхоза, чем на воспитателя. По молодости он как-то попался пьяным на рабочем месте, другой раз — надебоширил в парке, но давал клятвы на комсомольских собраниях, и ему ставили на вид и прощали. Совершенно случайно нашёл себя в работе с детьми, бросил пить, и вот уже более десяти лет он бессменно возглавлял пионерский лагерь. Семьи у него не было.

Разговор получился кратким. Сергей Сергеевич спросил:

— Вожатым работал раньше?

— Нет.

— А пионером в лагерь ездил?

— Нет, только в деревню к деду.

— Ну, может быть, в школе с детьми какие-нибудь кружки вёл?

— Нет.

Сергей Сергеевич замолчал. Иван никак не ожидал таких вопросов. Он думал, что его спросят, что он закончил, почему он хочет работать вожатым. Следующий вопрос опять его поставил в тупик.

— А вы детей любите?

Ивана насторожил этот переход на «вы», кроме того, он никогда не задумывался о своей любви к детям.

— Моё отношение к людям не зависит от их возраста. — Потом добавил: — Хороший человек достоин уважения, и неважно: старик он или ребёнок.

— Молодой человек, а вы полагаете, что дети обязаны быть хорошими?

Иван понял, что он провалил собеседование, воскресшее настроение опять упало, и он просто попросил:

— Сергей Сергеевич, возьмите меня — я не подведу.

— Хорошо. Я подумаю.

— А если меня в отделе не отпустят?

— Это не ваша забота. Если я приму решение, будет приказ по предприятию.

Думать Сергей Сергеевич не собирался, просто у него был старый вожатый, проверенный человек, который должен был принять решение через два дня, и он надеялся, что тот согласится. Но тот не согласился. В среду вечером Сергей Сергеевич вписал фамилию Лукина в приказ и отдал на подпись. Приказ пришёл в отдел в пятницу, в соответствии с приказом с понедельника, 28 мая, Лукин на четыре дня направлялся на вводные курсы для вожатых-новичков, а 1 июня, в пятницу, должен был отбыть с 1-й сменой в пионерский лагерь «Радуга».

Рабочая неделя после объяснения с Надеждой была для Ивана мучительна. Он старался ходить с надуманными рабочими вопросами в смежные отделы и погружался с головой в различные поручения начальства, которые вовсе не требовали большого времени. Когда совсем нечего было делать, исчезал куда-то или беседовал в отделе, с кем только было возможно. Старался вовсе не смотреть в сторону Нади, но при этом всё равно чувствовал её присутствие, даже спиной. Чувство стыда не покидало его, и он, как спасения, ждал решения по лагерю. Пришедший в пятницу приказ для всех в отделе стал неожиданностью, впрочем, для большинства — малозначимым событием.

Некоторые, в том числе Надежда, узнали о командировке Ивана в понедельник, когда он уже исчез. Надежда удивилась бегству Ивана, а именно так она восприняла его исчезновение. Всю неделю после его признания она думала о случившемся между ними. Она сама спровоцировала его на объяснение в любви — больше из любопытства, а отчасти из-за того, что ей было лестно вызываемое ею чувство. Но она никак не ожидала такого эмоционального накала произошедшего признания.

Если бы он повторил набор фальшивых жестов в виде преклонения колена, прикладывания руки к сердцу, предложения любви на всю жизнь и тому подобное, она бы достигла своей цели, внутренне улыбнулась и вежливо отказала. Но ничего отдалённо похожего не было. Были страшные мучения, как будто он из тела вырывал вонзившееся копьё. Он ничего не просил, ни на что не надеялся, он как будто исполнил свой долг и удалился.

В