они знают меня и думают, что им известна моя роль в поджоге и уничтожении этой группировки шесть лет назад. Только мое первоначальное задание было гораздо более зловещим. Если бы мне это удалось, никого из них не было бы в живых.

Мои сандалии бесшумно стучат по кафельному полу. Я медленно иду по прохладному коридору, соединяющему главный дом с кабинетом Араньи. Я насчитала еще трех человек — двое гуляют снаружи и один у черного входа. По крайней мере, этот придурок Рафаэль дал мне ценную информацию. Всем им было приказано не трогать меня. Это ценно и зловеще. Это значит, что у Араньи есть свои планы по избавлению от меня.

Дойдя до его кабинета, я останавливаюсь. Сердце громко стучит в ушах, я смотрю направо и налево. В доме я его нигде не видела, значит, он либо за этой дверью, либо за ее пределами. Сделав несколько успокаивающих вдохов, я берусь за ручку и медленно поворачиваю ее. Дверь открывается, и свет включается.

Я медленно выдыхаю, но сердце учащенно стучит в груди. У меня есть несколько секунд, чтобы попасть сюда, найти то, что мне нужно, и уйти. Или придумать чертовски убедительное оправдание тому, что я здесь делаю.

Быстро пересекая пространство, я читаю молитву, набирая шестилетний код доступа к двери шкафа. Замок щелкает, и я отпрыгиваю назад, оглядываясь через плечо в поисках теней, напрягая слух в поисках шума шагов. Ничего.

Это не может быть так просто, но все же я должна попытаться. Зайдя внутрь, я сразу же направляюсь в подсобку, отбрасывая в сторону одежду. Набираю код на серебристой металлической дверце, и она с шипением раздвигается, открывая ряд узких металлических ящиков. Прижимаю пальцы к передней стенке, и воздушная подушка раздвигается, открывая лотки с оружием — маленькими пистолетами, ножами, обоймами и глушителями. Я уже собиралась взять один из них, когда голос за спиной заставил меня обернуться.

— Я вижу, ты все помнишь, Амороса.

Я встаю в оборонительную позицию, сжимаю кулаки.

— Мое имя взывает к ностальгии.

Арана слегка усмехается и засовывает сигару в рот, проходя мимо меня, чтобы нажать на переднюю стенку кейса. Я слышу, как ящики задвигаются и снова убираются в стену. Я сохраняю спокойное выражение лица, не позволяя ему увидеть мой страх или разочарование.

— Насколько хорошо ты это помнишь? — Его рука лежит на моем бедре, собирая в кулак тонкую ткань платья. — Я так хорошо это помню. Я помню это платье…

— Я помню, что у тебя было много женщин в таких платьях.

Оттолкнув его кулак, я пытаюсь вырваться к двери, но он ловит меня, разворачивает и прижимает за шею к стене.

— Это правда. — Его голос спокоен. Ребром руки он прижимается к моим дыхательным путям, и мое лицо становится красным. Мне трудно дышать, и я хватаю его руку одной рукой, оттаскивая ее от своего горла. — Но ты была единственной Бланкой (прим. перевод с испанского белая). Моей белой розой. Ты ушла в ту ночь, когда я должен был пройтись по твоим лепесткам.

Ненавижу его дурацкую метафору. Мне потребовалось все мое творческое мастерство, чтобы не подпускать его к себе, когда я была здесь раньше, и даже тогда мне не удалось полностью от него избавиться. Мне пришлось пойти на некоторые уступки, чтобы остаться в живых.

— Как же я соскучился по вкусу твоего сладкого нектара, — улыбается он, скользит рукой по моей талии и по груди, нащупывает ее, перекатывает сосок между пальцами. Мне хочется плюнуть ему в лицо. — Сегодня я буду иметь тебя много раз, во всех смыслах. Мои люди будут смотреть. Потом я покажу тебе, что бывает с теми женщинами, которые трахаются со мной. Назарио!

Он убирает руки, и его громадный телохранитель присоединяется к нам в маленькой кладовке.

— Отведите ее в комнату. — Аранья хватает меня за руку и толкает к мужчине. Я с грохотом отскакиваю в его сторону. — Ей нельзя выходить до вечера. Приведи ее в главный дом в восемь.

Глава 10

Джесса

Вышагивая по своей маленькой комнате, я пытаюсь решить, как лучше использовать туз в моем рукаве. Аранья не посмотрел, когда закрывал ящики, и этот ублюдок не увидел, что я взяла его револьвер NAA Mini. Теперь я держу на ладони маленький серебристый пистолет, разрабатывая план побега.

Глушителя у меня нет. Если я выстрелю в Назарио, придут еще охранники с большим оружием, и я останусь безоружной и погибну. История закончится. С другой стороны, я могу дождаться, пока Назарио проводит меня до главного дома, выстрелить ему в шею и убежать. Я знаю расположение территории, и у меня гораздо больше шансов сбежать, если я последую этому плану.

Остается только Лэджи.

Аранья был прав в одном — она идеальный рычаг давления. Я могу сбежать и спланировать обратный путь, чтобы спасти ее. А тем временем ее подвергнут пыткам, которые они запланировали для меня. Ей всего четырнадцать лет. У меня желудок сводит, когда я представляю, как ее насилуют и избивают. Эти люди — звери. Скорее всего, они выложат это в Интернет, чтобы весь мир увидел. Я уверена, что они планируют сделать то же самое и со мной.

— Черт! — Я вышагиваю по комнате, пока не оказываюсь у окна. Прижавшись головой к раме, я позволяю себе минутную слабость, когда на глаза наворачиваются слезы. — Мне, черт побери, нужна помощь.

У меня пересохло горло, и я так устала. Я хочу, чтобы все это закончилось. Я хочу, чтобы Аранья умер. В этот момент я понимаю, что мне нужно делать. Ответ обрушивается на меня спокойной решимостью, и я иду к комоду. Нащупав пару чулок, я разрываю их на две части и длинным концом привязываю к бедру маленький серебряный револьвер. Я успеваю как раз к тому моменту, когда дверь распахивается.

Мужчины сидят в разных местах комнаты. Назарио берет меня за руку и ведет по широкой лестнице туда, где все они ждут. При беглом осмотре я вижу, что в большой открытой комнате сидят семнадцать человек. Все они держат в руках напитки, некоторые — группами по три человека. Их глаза блестят развратом.

В центре комнаты стоит диван. Темное красное дерево с кроваво-красной бархатной обивкой. Одна сторона поднимается вверх, и на ней лежит рука, похожая на свиток. Аранья откидывается на него, и его рука лежит на промежности, медленно поглаживая ее. На нем белая льняная рубашка и свободные брюки на шнурках. Полагаю, это сохранит его достоинство,