этого я просто говорю: — У меня опасная работа. Со мной все будет в порядке.

Она с любопытством смотрит на меня, и я понимаю, что у нее много вопросов. Но она лишь говорит:

— Надеюсь, мы скоро сможем поговорить.

Я киваю.

— Можно я тебя обниму?

Она делает шаг вперед, обнимая меня, и я прижимаю ее маленькое тело к себе. Это хорошее объятие, теплое и заботливое. Я думаю о том, что когда-то давно я потеряла свою семью. Я переношусь на шесть лет назад, когда у меня появилась новая семья. Ощущение второй потери заставляет меня затаить дыхание. Эта девушка может быть не моей крови, но я приму предложение Араньи. Она может стать моей, и я заставлю его заплатить за любой вред, причиненный ей… так же, как и за моих настоящих родственников.

— Спокойной ночи, — говорит она, отступая назад.

Я глажу ее по руке.

— Спокойной ночи, Херманита.

Она улыбается, и я смотрю, как она идет к двери и выходит, оставляя нас наедине: я стою возле своего кресла. Аранья стоит рядом с пустым креслом Лэджи. Он наблюдает за мной. Мои глаза медленно перемещаются, пока не встречаются с его глазами, и я вижу его удовлетворение. Он думает, что теперь у него есть власть. Он думает, что любовь делает меня слабой.

Я буду счастлива показать ему обратное.

Глава 9

Джесса

Ночь — кромешная тьма. Несколько уличных фонарей создают слабый отблеск в небе за моим окном, но это не имеет значения. Я ни за что на свете не усну сегодня.

Я очутилась в своей постели, лежа на спине и глядя в потолок, когда боль в груди пронзила меня насквозь, сквозь матрас, унося мои внутренности через пол в недра ада.

На короткий миг изнеможение победило, но теперь я снова проснулась. Я была уверена, что Мейс рядом со мной, и, как призрачная рука, потянулась к нему… но меня встретили холодные, пустые простыни.

На этот раз мои внутренности сжались сильнее, заставив меня сползти с кровати и от ее пустоты на пол. Я ползла по сотканным вручную персидским коврам в темный угол рядом со шкафом. Я уткнулась лицом в колени и, зажав рот одной рукой, завыла. Каждый мускул напрягается от боли, но это бесполезно. Боль разрывает меня на части. Это пропасть в моей груди. Это черная дыра страданий, засасывающая в себя всю мою жизнь и не оставляющая после себя ничего.

Все пропало — моя надежда, мои мечты, мое будущее… Я потеряла все. Я потеряла силы продолжать жить, но более того, я не хочу продолжать жить. В моей жизни нет смысла. Я не хочу искать смысл.

Я хочу умереть.

Лэджи… месть… все это побуждает меня закончить эту работу, покончить с ним, но как только он умрет, я больше не смогу этого делать. Я не смогу жить без своего партнёра.

Голова горячая и ноющая, болит каждая мышца. Поменяв позу, я прижимаюсь щекой к холодному полу и вздрагиваю от рыданий. Я не замечаю, как открывается дверь. Не замечаю тихих шагов, пересекающих комнату. Я открываю глаза только тогда, когда маленькая рука касается моего плеча. Я не шевелюсь, но и не поднимаю глаз.

— Джесса? — В ее голосе звучит беспокойство.

Мне требуется вся моя сила, но мне удается прижать ладони к полу и сесть.

— Лэджи… — Мой голос охрип от слез. — Почему ты здесь? У тебя могут быть неприятности…

— Я принесла тебе это. — Она протягивает руку, и в полумраке я вижу, что это серый пакет со льдом. — Для твоей щеки.

Верхняя часть из жесткого пластика, по кроям холодный металлический ободок. Несколько долгих мгновений я держу его в руке, тупо глядя на него, словно не понимая, что с ним делать.

— Мне это не нужно, — говорю я. — Я скоро уеду.

Мы сидим в тишине. Вдалеке слышен шум прибоя. Ближе — крик цикад. В воздухе витает аромат оранжевой маракуйи. Это напоминает мне о той первой ночи, когда мы с Мэйсом занимались любовью.

— Мне нужно выпить, — пробормотала я.

Девушка сдвигается с места и, к моему удивлению, достает из халата узкую бутылку.

— Это текила. Я взяла её с передвижной барной стойки папы.

— Портативный бар с раковиной, — поправляю я ее, не сводя глаз с полной бутылки желтой жидкости.

Я беру у нее бутылку, отвинчиваю крышку, подношу ее к губам и долго пью. Я морщусь, и меня обжигает до самого желудка. Не задумываясь, я делаю еще один глоток. Протягивая бутылку, я вижу, что за два глотка прикончила четвертую часть. Осталось только дождаться, когда боль притупится. Я выпиваю еще одну порцию для надежности.

— Я бы хотела, чтобы ты не уходила, — тихо говорит Лэджи.

Я смотрю на золотистую жидкость, ожидая, когда боль утихнет. Для этого, наверное, понадобится вся бутылка. Нет. Потребуется много, много бутылок.

Подняв на нее взгляд, я изучаю ее круглые черные глаза.

— Тебе нравится здесь жить?

Она опускает глаза на колени.

— Думаю, я бы предпочла жить со своей настоящей семьей.

— Ты помнишь свою настоящую семью?

— Я помню только сестер.

Он сказал, что она была в монастыре в Сальвадоре. Я думаю о том, что я знаю о монахинях, о том, что мне рассказывала моя бабушка.

— Были ли сестры добры к тебе?

Она колеблется.

— Они научили меня молиться. Они научили меня не смотреть на мальчиков. Они научили меня, что трогать себя — это грех.

— Звучит примерно правильно. — Я откинула голову назад и сделала еще один долгий глоток. Боль все еще скручивает мои внутренности, как мочалку, которую выжимают насухо. — Они били тебя или заставляли стоять на коленях на рисе?

Ее смех удивляет меня.

— Нет! Сестра Каролина была очень добра ко мне. Она сказала, что, когда я уеду, я должна заниматься Божьим делом.

Закрыв глаза, я чувствую, как малейшая грань притупляется от зазубренного стекла, наполняющего мой желудок.

— И что же это за дело Божье?

Еще одна задумчивая пауза.

— Думаю, то, что я делаю сейчас? Помогаю тебе…?

Я переворачиваю пакет со льдом в руке, затем подношу его к щеке.

— Почему ты хочешь уехать отсюда? Аранья плохо к тебе относится?

— Он очень добр ко мне… Но… Я чувствую, что он плохой человек. Я знаю, что он не мой отец, но он хочет, чтобы я его так называла. — Ее темная голова опускается. — Я думаю, что однажды он может причинить мне боль. Я должна уехать отсюда с тобой.

Она