class="p1">Он открыл свой кабинет, разделся, опустился на стул, но сразу же поднялся. Отец всегда наставлял его: при ходьбе лучше думается. Елисеев принялся вышагивать. Ему не давал покоя информатор Алиханов. Слишком уж неправдоподобным выглядела вся его история. Какие-то молодые торчки… А опера из Раменок? Не странно ли, что они так быстро и рьяно отреагировали на сигнал? Но как это всё можно объяснить? Или он чересчур зацикливается на этом? Хотя генерал тоже чувствует: здесь что-то не то. Но что?

Сергею Туманову, следователю хоть и молодому, но с хорошей хваткой, он поручит сходить в РГГУ. Это важно. Каждый, кто общался с Викой последние дни, способен дать хоть маленькую зацепку. Из близких у неё в Москве – только генерал. Родители – в Сербии на дипломатической работе. Вероятно, вот-вот прилетят в Москву. Как их допрашивать? Только с разрешения генерала? Какова их близость с дочерью? Делилась она с ними чем-то?

За дверью кто-то начал двигать мебель, производить другие звуки. Секретарша пришла. Он обладала удивительной способностью делать всё шумно, будто постоянно стремилась заявить о своём существовании, не допустить, чтобы о ней забыли.

Его кабинет сейчас как будто содержал пространства больше, чем необходимо для того, чтобы сосредоточиться.

Он набрал номер специалиста по компьютерным технологиям. Он знал его как лучшего в своём деле. IT-службу в полиции только собирались создать, но работники этой сферы уже вовсю участвовали в следственных действиях. Добрая половина жизни человечества теперь проходила в Сети, отражаясь на разных устройствах. Грязи там хоть отбавляй.

Через несколько минут появился немногословный парень, выслушал просьбу полковника и, бережно взяв ноутбук, удалился. Елисеев уже обращался к нему, и он никогда не подводил. Полковник был уверен, что он никому не проболтается, а все сведения передаст ему и больше никому.

Постепенно информация, собранная членами следственной бригады, стекалась к Елисееву.

Эксперты не установили точное время смерти, поскольку тело находилось в воде, но предположили, что между удушением и погружением в ванну прошло не больше часа. Но это не определенно. Вены действительно искололи неумело, напоказ. Непонятно, на кого это было рассчитано. Совершенная бессмыслица, на которую никто не клюнет. В крови девушки наркотических веществ не обнаружили. Только следы амфетамина на коже. Коловший так в вену и не попал. Значит, не наркоман. Опыта нет. А кто тогда? И зачем этот театр? Или же Вика незадолго до смерти сама решила заторчать, но по неопытности не смогла уколоться? Отпечатков пальцев в квартире нашли целую кучу. Но с их базой, кроме пальчиков самих братьев, ничего не совпало. Шприц также отыскать не удалось.

Елисеев живо представил, как какая-то мразь приподнимает руку Вики из воды и суетливо тыкает шприцем в вену. Руки у него дрожат, он только что убил девушку. Похоже, новичок. Но следов не оставил. Тоже странность.

Туманов доложил результаты просмотра записей c камеры у подъезда Рахметовых. Он занимался этим почти всю ночь – сейчас нельзя медлить, – глаза его покраснели, а веки налились тяжестью. Каким бы странным это ни выглядело, но камеры не зафиксировали момента, когда Вика входила в подъезд, – ни вчера, ни позавчера.

Елисеева так это поразило, что он попросил Сергея показать ему всё, что тот отсмотрел. Вдруг Туманов от усталости что-то пропустил? Сергей не подал виду, что ему неприятно такое недоверие.

Елисеев собирался пройти в комнату, приспособленную для просмотра, но Туманов сказал, что перебросил записи на флешку. Иван включил компьютер. Камера располагалась так, что не давала чёткого представления о каждом входящем и выходящем, но Вики и никого хоть минимально похожего на неё среди них точно не было. Елисеев сломал все глаза, возвращал назад, увеличивал до предела. Предположить, что она переоделась, изменилась до неузнаваемости и устроила маскарад? Это идиотизм.

Но как-то она попала в эту квартиру? Живая или мёртвая? А если мёртвая?

Что ещё в этих записях? Вот Рахметовы возвращаются, входят в подъезд, спокойные, не встревоженные. Через некоторое время вбегают опера из Раменок. Так. Как они открыли дверь с домофоном? Как раз когда они собирались входить, из подъезда кто-то вышел, и они легко проникли внутрь. Совпадение? Скорее всего.

– Сергей, давай-ка ещё посмотрим камеры во дворе.

– Их там нет. Я проверил…

– Ну, тогда опрашивай всех, кто мог что-то видеть. Бабушки, дети, ремонтники, жители, любящие посидеть и поглазеть в чужие окна.

– Время потребуется.

– Его нет. Завтра за тобой РГГУ. Оттуда надо выудить что-нибудь полезное для нас.

Карандаши и ручки в стаканчике на столе мечтали, чтобы кто-нибудь их взял. Но Елисеев давно к ним не прикасался.

* * *

После очередного визита к врачу, ради которого пришлось подняться ни свет ни заря, Вера Колесникова отправилась в центр города. Сразу возвращаться домой тяжело. Болезнь быстро приучила к себе, и, чтобы избыть её, требовалось нечто большее, чем просто воля. Ещё требовалось движение, иные энергии, сочетаясь с которыми она дополнила бы свою силу до той, что хватит и для борьбы с недугом, и для осуществления её плана.

День выдался нечёткий, мокрый, хлюпающий.

В Самаре центральная часть не декоративная в отличие от многих городов Поволжья. До сих пор на перекрёстках, в перспективе улиц, в лепнине, в стрельчатых окнах костёла, в напряжённой повадке православных храмов, в частоте и разнообразии витрин сквозило купеческое чайно-самоварное величие.

Вера, высоко подняв воротник зимнего пальто, неспешно шла по Самаре. Вот всё и прояснилось. Судьба решила не томить её безвестностью. Жизненный план теперь определён. Завтра начнутся процедуры в местной больнице, а через две недели ей предстоит улететь в Париж и продолжить лечение в Институте Кюри, если Александру удастся всё же оформить кредит. Его одноклассник, ныне банкир, взялся помочь, но ничего не обещал. Сумма слишком велика. Доктор после согласия на лечение во Франции резко потеплел к ней, общается не как с пациенткой, а как с родной.

Как она себя чувствует сейчас? Готова ли к тому, что её ждёт? Ни муж, ни сын, ни, как ни странно, даже лечащий врач об этом не спрашивали. Это немного обижало её, хотя она и сомневалась, нужны ли эти вопросы. Говорят, после химиотерапии состояние ужасное: слабость, тошнота, аппетита нет, депрессия. Скоро она это испробует на себе сполна.

Она робко спросила у доктора, почему именно Франция. Она слышала о Германии и Израиле как о лидерах в области онкологии. Тот отозвался почти зло: «Тот вид рака, что у вас, как я уже вам объяснял, очень редкий, и самая эффективная методика пока у французов. Но если вы