Так шуба сопровождала русского человека «бунташного» века всю его жизнь, от рождения и до смерти.

* * *

Итак, в XVII веке шубы прочно вошли в обиход и стали важной частью повседневного быта и материальной культуры. Огромное значение меха в этом столетии следует связывать не столько с его сакральным значением, сколько с ведущей ролью в экономике[305]. Расцвет пушного промысла и торговли был подготовлен как общими изменениями социально-политической и экономической жизни, так и успешной колонизацией Сибири. Пушниной, самой разнообразной по сортности и качеству, много и охотно торговали во всех сколько-нибудь значительных торговых центрах страны; она же была одним из главнейших экспортных товаров. Громадные доходы от пушного экспорта, сравнимые с доходами от высокоприбыльной британской торговли индийскими пряностями[306], стимулировали дальнейшее развитие культурной стратегии российского царства по экстенсивному типу.

Глава 5

Магия меха: шуба, шкура и мех в русской народной культуре

Что за свадьба без меха? «Мехом наружу» и «мехом внутрь»

Прежде чем перейти к следующей главе, связанной уже с новым, имперским периодом в истории меха, необходимо сделать небольшое отступление. Это поможет лучше понять то важное место, которое он занимал в обрядах и обычаях русского народа. Большинство этих обычаев сложились уже к XVI веку, пережили свой расцвет в XVII веке, а затем переместились в область низовой культуры с ее простыми культурными смыслами.

Начнем с рассмотрения свадебного обряда, который по праву считается одним из самых архаичных ритуалов в системе русских празднеств. При систематизации магических действий, которые совершались на русских свадьбах, были выделены восемь типов магических обрядов; особую роль получила оплодотворяющая (карпогоническая) магия, обеспечивающая молодым плодовитость, богатство и достаток[307]. Для реализации этой функции народная традиция привлекала шубы, сырые шкуры и выделанный мех[308].

Судя по сохранившимся источникам, эти составляющие были частью свадебного обряда уже в XVI веке, а возможно, и гораздо ранее этого времени. По «Домострою», литературному памятнику XVI века, свадебный чин открывался сговором, где будущий тесть вручал жениху традиционные для русской культуры дары – кубок, отрезы дорогих тканей и сорок соболей. Так, Борис Годунов, решив выдать дочь за шведского принца (1599), щедро одаривал будущего зятя серебряной посудой, бархатом, атласом, парчой, драгоценностями, лошадьми в богатом убранстве и многими сортами «всякого рода пушнины»[309]. Второй день сговора был отмечен женскими дарами – от будущей тещи к матери жениха; дарами были все те же ткани и соболя.

Свадебные наряды гостей и действующих лиц обильно украшались мехом. Нарядом новобрачной в первый свадебный день была шубка; сваха надевала бобровое ожерелье, шубку, зимой – каптур. В каптурах, шубках и бобровых ожерельях были и «боярские боярыни» со стороны невесты; в меховых шапках – «поезжане» жениха. На второй день свадьбы новобрачная надевала «летник бел, шубку золотную, шапку горлатную».

Рядом со свадебной постелью были приготовлены две нагольные шубы – для жениха и невесты; они надевались непосредственно перед интимной близостью. По всем четырем углам свадебной постели ставилось угощение «с розным питием, с меды и квасы», украшенное связками из пары соболей. Еще одна пара соболей требовалась для обряда венчания – «а как венчаются, на подножие положити пара соболей, разняв – под новобрачного соболя, а под новобрачную – другой»[310].

Соболями украшался и свадебный пир: так, на пиру Василия III и Елены Глинской (1526) местá для новобрачных были убраны двумя сороками черных соболей; третий сорок служил для опахивания (обмахивания) жениха и невесты. Брачные свечи стояли в подсвечниках, обогнутых самыми дорогими соболями[311]. Важной частью обряда считалось «осыпание» новобрачных, которое «представляло собой перемешанные с хмелем монеты, кусочки шелка и двадцать семь „лоскутковъ собольихъ“. Осыпание… новобрачных… символизировало укрепление здоровья, репродуктивной силы молодоженов, привлечение в их семью счастья и богатства»[312]. Молодых осыпали дважды – во время обряда чесания волос и перед спальным покоем. В церкви соболей бросали под ноги новобрачным.

В народной среде заменителем соболиного меха мог выступать мех куницы – ближайшей родственницы соболя, чей мех внешне несколько похож на соболиный. В это же время складывается песенная традиция свадебного обряда, где невеста сравнивается с куницей:

Пала, припала молодая пороша,

На той на пороше слединька лежала;

По той по слединьке кунья пробежала;

За тою кунью охотнички ездят гаркают и свищут,

Кунью брать, Катерину Степановну ищут.

Коней утомили, кунью изловили[313].

В другой песне пелось:

Молоды молодки!

Хорошие находки –

Куньи шубы,

Соболиные пухи[314].

Великорусский свадебный песенный фольклор называл жениха соболем, а невесту «черной куньею»; во время малороссийской свадьбы специальные обрядовые присловья изображали жениха как ловца-охотника, а невесту как объект ловли – куницу. Некоторые этнографы прошлого связывали это с тем, что в славянской древности за невесту брали княжескую подать черной куницей[315]. Здесь следует видеть, скорее, народные представления о высокой ценности пушнины: сравнение жениха с соболем, а невесты с куницей было связано с восприятием ценных сортов меха как символа семейного богатства, которое традиционно желали молодым. В то же время это название могло уходить корнями к древней традиции свадебного выкупа за невесту, когда вместо денег использовались куны (шкуры куниц). Показательно, что «свадебная куница» или «девичье куние» – выражения, употребляемые для обозначения выкупа за невесту даже в XIX веке[316].

Рассмотрим еще один замечательный пример «мехового» свадебного обычая: встречая жениха, молодая набрасывала на плечи соболью шубу (либо другую меховую одежду, по своему достатку), а затем низко кланялась суженому. Это действо известно уже в первой половине XVII века. Вот что сообщает иностранный путешественник Адам Олеарий, побывавший в России в 1630-х годах: «Когда невеста узнает о прибытии новобрачного, она встает с постели, накидывает на себя шубу, подбитую соболями, и принимает своего возлюбленного, наклоняя голову»[317]. Здесь же стоят несколько мальчиков с факелами, – продолжает Олеарий, – которые удаляются перед ритуальным кушаньем молодыми каши, получив по паре соболей. Путешественник описывал свадьбу знати, но, надо полагать, что аналогичный обычай был распространен и в народной среде, с той только разницей, что здесь задействовались овечьи шкуры и тулупы[318].

Символическое надевание шубы – действие, указывающее на готовность невесты к принятию новой социальной роли, связанной с продолжением жизни, а значит, и с обеспечением благополучия рода[319]. Знаковый символизм шубы как главного атрибута богатства и процветания рода схожим образом проявлялся в другом обряде передачи шубы – от отца к сыну. Суть церемонии заключалась в том, что глава семьи (как правило, купец) в старости, отходя от дел, передавал свою шубу наследнику – старшему сыну (в другом случае шуба давалась преемнику главы семейства на время празднеств)[320]. Тем самым ответственность за процветание дома ложилась на плечи наследника вместе с шубой.

Еще один «меховой» обычай заключался в том, что жених и невеста, будучи за праздничным столом, садились вместе на косматую шкуру или же на лежащую мехом наружу шубу; меховыми шкурами были застелены и сани, в которых молодые отправлялись к венчанию. Как считалось ранее, целью описанных действий было избавление молодой семьи от всевозможных злых чар[321]. Полагаем, что это было не так. Подобные действа были, безусловно, магическими, но, скорее, направленными на призыв мощной плодотворной энергии. Именно поэтому жених и невеста должны были как можно больше и чаще соприкасаться с мехом до завершения бракосочетания. С этой же целью свадебное одеяло изготавливалось из меха или заменялось шубой. В одной свадебной песне пелось:

Еста, сватушка коренной

И свахонька коренная!

Благословляйте своих детей

На подклеть идти,

Под шубой спать,

Под куньей спать;

Кунью шубу к ногам топтать,

Здоровенько спать,

Веселенько вставать