Парфен ненадолго задумался, потом, решившись, тряхнул кудлатой головой:

– Сдается мне, Никитыч, «наши»… ну, которые байдары угнали… напали на тех, других…

– Понял, — перебил его Тараканов и обратился к команде. — Давайте подмогнем тем, кто послабже, заедино с ворами посчитаемся. Глядишь, и друзей обретем. А? Согласны, ли чё ли?

Возражений не было. Приготовили ружья, заряды к ним, и Парфен повел отряд к месту сражения.

Бой уже, можно сказать, закончился: оставшиеся в живых, залитые кровью шестеро индейцев, разрисованных синей и зеленой краской, держали последнюю оборону, прижавшись спинами к скале, выставив копья и томагавки. Среди них выделялся могучий воин; голова его была повязана сине-зеленой лентой, из-под которой торчали три больших пера тех же цветов, а спину покрывала медвежья шкура, ее когтистые лапы лежали на плечах воина. Раскраску лица и голой груди смазывали кровавые потеки.

«Сине-зеленых» окружали не менее двадцати индейцев желто-красной раскраски, уже знакомой русским по схватке на берегу океана. Они воинственно улюлюкали, пританцовывали и быстро перемещались с места на место, заставляя оборонявшихся обращать внимание то в одну, то в другую сторону.

– Рассредоточивают силы, — громким шепотом сказал Булыгин. — Вот-вот набросятся.

Тараканов оглядел своих, все ли готовы.

– Значится, так, — тоже шепотом сказал он, — по моей команде стреляем, и чтоб ни одна пуля мимо не прошла! И зараз идем в атаку. Драться на смерть, без пощады! Нам терять нечего! Ежели победим, выживем! Поняли, товарищи?

Все вышло, как задумано. Залп из двух десятков ружей скосил больше половины «желто-красных». Оставшиеся не успели опомниться, как были атакованы с двух сторон. Прижатые к скале «сине-зеленые» мгновенно перешли от обороны к нападению и своими копьями и томагавками действовали куда решительнее, нежели неожиданные спасители, выскочившие из кустов с тесаками и ружьями, приклады которых годились в виде дубин.

Через несколько минут все было кончено. Никто из «желто-красных» не спасся бегством, да они и не пытались убежать, сражаясь до конца и не прося пощады.

Байдары, однако, не нашлись: видимо, квилеуты (а «желто-красные» оказались именно квилеутами) отправили их по какому-то из притоков.

Глава 10

Время то же

Индейская деревня состояла из трех-четырех десятков вигвамов, напоминающих четырехугольные юрты, покрытые корьем и шкурами. Похожие Тимофей видел в киргизской степи на пути к Иркутску. Вигвамы окружали холм, на вершине которого стоял столб, поддерживавший чучело огромного бурого медведя, стоящего на задних лапах. Клыкастая пасть медведя была распахнута в беззвучном реве и своим ужасным видом вызывала у впервые увидевшего ее невольную дрожь во всем теле.

Команду Тараканова привели в деревню спасенные индейцы. Их племя называлось «мака» — так сказал сын вождя, тот самый могучий воин в медвежьей шкуре. Его и звали Маковаян, что и означало «Медвежья Шкура».

Объяснились пришлые с аборигенами довольно легко — тут весьма пригодилась Булыгина с ее знанием многих индейских наречий. Узнав, что она из племени тлинкитов, Маковаян почтительно выразил уважение народа мака этому сильному свободному народу и после всячески подчеркивал свое внимание к Анне Петровне. Что, как заметил Тимофей Никитич, вызывало резкое раздражение Николая.

Появление чужих людей привлекло всеобщее внимание: аборигены собрались у реки большой толпой — не меньше полусотни полуголых раскрашенных мужчин в кожаных штанах и густо оперенных шапках. В руках у многих были топорики, копья и луки. Вперемешку с ними толпились женщины в длинных кожаных балахонах, украшенных разноцветными ленточками и кистями, и ребятишки, некоторые совсем голышом, несмотря на то что было уже довольно холодно.

Своих израненных соплеменников индейцы сразу же увели в большой вигвам у подножия холма. Остальные окружили чужаков и стояли плотной стенкой, правда, ни единым движением не выказывая враждебности, — только оживленно переговариваясь между собой. Тараканову жуть как хотелось узнать, о чем они говорят, но Анна Петровна с расстроенно-сердитым видом объяснялась с мужем, и он не стал встревать в их семейный разбор.

Пришлые постояли, переминаясь с ноги на ногу, а потом усталость взяла свое, и они начали садиться прямо на землю. Первым со словами «Ой, ноженьки не держат!» опустился Филя Котельников, за ним — матрос Прохор Жиляков, а там и все остальные. На ногах остались Булыгины и Тараканов. Тимофею Никитичу в рукопашной ловкий квилеут поранил колено, и оно сейчас нестерпимо ныло, однако командиру, как он считал, не пристало себя ронять.

Мака не отличались высоким ростом (сын вождя был, очевидно, исключением), поэтому Тараканов поверх голов увидел, как из большого вигвама вышли спасенные индейцы, а впереди них, рядом с Маковаяном, шел широкоплечий, чуть пониже ростом, человек. В отличие от остальных, он был полностью одет — в штаны и куртку, обвешанные ленточками кожи, — и не босиком, а в обуви, похожей на мягкие сапоги. Большие разноцветные перья украшали его шапку и спускались на плечи. На груди висело несколько ожерелий из клыков — судя по размерам, медвежьих и волчьих. Шаман или даже сам вождь, подумал Тимофей Никитич и внутренне подтянулся.

– Встаньте, робяты. Власть идет.

Команда, недовольно ворча, поднялась.

Индейцы расступились, открывая идущим широкий проход. Те приближались торжественно и неторопливо.

По левую руку от Маковаяна мелкими шажками двигался низкорослый, почти карлик, индеец, одетый… — Тараканов, не поверив, даже мазнул по глазам рукавом кафтана — в английский военный сюртук, полы которого доходили ему до щиколоток.

– Они знать инглишмэнс, — сказал за спиной Тараканова Джон Вильямс.

– Можа, знать, а можа — убивать, — пробормотал Тимофей Никитич.

Они оказались лицом к лицу — трое на трое: вождь (Тимофей в этом был уже уверен), его сын и этот… в сюртуке — с одной стороны, Булыгины и Тараканов — с другой.

Вождь что-то сказал «сюртуку». Тот кивнул и произнес на ломаном английском:

– Вы есть кто?

Вообще-то, пока после битвы шли к деревне, Тараканов с помощью Анны Петровны коротко поведал Маковаяну, кто они и как очутились в дебрях Орегона, но, видимо, по индейским правилам, то же следовало рассказать и вождю.

– Ну, Исакыч, ты, ли чё ли, будешь ответствовать? — Тимофей испытующе посмотрел в глаза штурмана.

Минута была серьезная, можно сказать решающая: от нее зависело будущее команды. Он не ожидал от Николая Исаковича чего-то дельного — уж больно вялым был тот все дни после крушения. Правда, в схватке с квилеутами штурман показал себя неплохим бойцом, — тем не менее байдарщик был уверен, что он откажется, и спросил просто так, из уважения. Но Булыгин вдруг вскинул голову, как норовистый конь, и ответил твердо, разделяя слова:

– Да, позволь