суматохе это было совсем непросто: света от тлеющих костров решительно не хватало, нападавшие и защищавшиеся мгновенно, словно в дикой пляске, менялись местами, и казалось, что пуля непременно попадет в своего. Краем глаза Тимофей Никитич уловил бросок в свою сторону украшенной перьями фигуры с поднятым томагавком, мгновенно развернулся и нажал на курок. Тяжелая свинцовая пуля, обычно отбрасывавшая человека, на этот раз не остановила стремительно налетавшее громадное тело противника — индеец только дернулся и всей тяжестью обрушился на Тараканова. Шею Тимофея от перелома спасло лишь то, что он успел упасть плашмя на землю. Тем не менее тяжеленный удар на мгновение оглушил его, в рот набилась земля, и нечем стало дышать…

Очнулся он от тряски: кто-то, держа за плечи, встряхивал его, в то время как чьи-то пальцы сжимали щеки, заставляя раскрыть рот и выплюнуть землю.

Тараканов закашлялся и сел, ошалело оглядываясь вокруг. Радетели его отступили к столпившимся неподалеку товарищам.

Светало. На востоке над лесом порозовели облака. Заслоняя их, темными глыбами стояли партовщики и матросы, молчали.

– Все живы? — откашлявшись, спросил Тимофей Никитич.

– Живы-то живы, — отозвался Парфен Кулаков, молодой промышленный из алеутов. Родившись уже среди русских, он учился в школе у валаамских монахов, присланных просвещать диких аборигенов, и хорошо знал язык.

– Раненых много?

– Всем досталось, но тяжелых нет, Бог миловал.

Это штурман, определил по голосу Тараканов и встал. Руки-ноги были целы, вот — главное. А в голове гудит — пройдет.

– А чё такие кислые? Индейцев мало положили?

– Скоко-то положили, оне с собой унесли, — продребезжал Касьян Зырянов. — Ты, вона, вожака ихнего угрохал…

– Угрохал, ну и лады, чего ж вы…

– Байдары наши они увели, — не дал ему договорить Булыгин. — Мы остались без припасов. Еды на три-четыре дня, и — все!

В его словах Тимофей Никитич уловил отчаяние и страх. Это плохо, очень плохо! Пока не поднялась паника, надо решать, что делать. А — что?! С этими индейцами уже не подружиться, а есть ли поблизости другие? Но и с ними, другими, если они есть, как подружиться, не имея ничего для подношения? Остаться тут, срубить острожек и зимовать, ни на что не надеясь? Острожек срубить — без вопросов, а как и чем кормиться? Конечно, в лесу и олени, и лоси, на худой конец полно морского зверя (мясо его воняет рыбой, но терпеть можно), да и рыбу можно наловчиться ловить, однако и тут подстерегает страшный ворог — скорбут! Сколько от него людей перемерло — счету нет! А индейцы знают, как с ним сладить, значит, выход один — идти на поклон к индейцам, но опять же — с чем к ним идти?

Все эти мысли промелькнули в голове Тараканова за то короткое время, которое ушло у него на огляд томившихся в ожидании товарищей.

– Без грузóв на байдарах нам податься некуда, потому байдары надобно вернуть! — решительно сказал он и порадовался, услыхав одобрительный гомон. — Пойдем в погоню. Но — сторожко. Словим случа́й и отобьем!

Из отложенных припасов каждому стрелку добавили огневых зарядов и двинулись вверх по течению реки — где по берегу, по отмелям, где вброд по мелководью. Тараканов с алеутами шел впереди — вели разведку; для связи с остальными он взял Филю Котельникова и то и дело отправлял его с указаниями, как лучше идти. Юнга старался изо всех сил — ему нравилось быть при командире и передавать его приказы. По счастью, речных притоков не было — все больше ручьи, и Тараканов молил Бога, чтобы так и продолжалось: не то встретится какая-нибудь более-менее полноводная речушка, и ломай тогда голову, свернули похитители в нее или нет.

Однако Бог, по всей видимости, занимался другими делами и прослушал мольбу Тимофея Никитича, потому что часу в третьем после полудня на противоположном берегу открылось устье то ли протоки, то ли притока, и командир задумался. По следам выходило, что индейцы продолжали идти по левому берегу, но байдары вполне могли свернуть в приток (или протоку?). Хотя… если аборигены идут к месту своего постоянного проживания, то зачем им отделяться от добычи или опять же добычу отсылать в сторону? Обмозговав положение и посоветовавшись с алеутами, немного лучше знавшими индейцев, Тараканов все же остановился на том, что их добыча, то бишь российское добро, никуда «на сторону» не уплыла, и следует двигаться вперед. Но тут как-то быстро сгустились сумерки и пришлось устраиваться на ночлег — без палаток и костров, чтобы не привлечь внимание противника. Поели всухомятку, запили водичкой из реки, и на боковую.

На другой день на береговом возвышении наткнулись на почерневший от непогоды столб с жестяной табличкой, на которой штурман с помощью Джона Вильямса с трудом разобрал английский текст. Табличка гласила, что некий Дэвид Томпсон, служащий Северо-Западной меховой компании, обследовал эту реку, назвал ее Квилеут-ривер по имени аборигенов-индейцев и объявил торговлю на их территории привилегией компании.

– Опередил нас британец, — сказал Николай Исакович. — Теперь понятно, почему индейцы так враждебно к нам относятся. Их англичане настропалили.

– То нам неведомо, можа, они тако же и англичан шуганули, — раздумчиво заметил Тараканов. — В любом случа́е, теперича известно, как их звать-величать. — Он похлопал по столбу мозолистой ладонью — тот пошатнулся. — А столбец этот, видать, давненько ставили, пора бы ему в костерок. Эй, ребятушки, ну-тко, поднатужьтесь, ли чё ли.

Столб свалили, порубили на дрова для костра.

– Тиз не ест правилно, — заметил Джон Вильямс. — Тиз из бриич, нарушение.

– Зря ты так, Тимофей Никитич, — осудил и Булыгин. — Они и наши знаки тако же изничтожат.

– Изничтожат, — согласился Тараканов. — Покудова не заложим постоянную факторию, так и будем изничтожать. Мы — их знаки, они — наши. Еще не раз и подеремся!

– Никитыч, — из кустов выломился запыхавшийся Парфен Кулаков, он в этот день был старшим в дозоре, — там, впереди, индейцы промеж собой бьются.

– Как бьются?!

– Вусмерть!

– Вусмерть напиваются, а бьются насмерть! — поправил Булыгин. — Как эти-то дерутся, чем?

– Копьями, топорами своими.

– Томагавками, — подсказал Тараканов.

– Ну-дыть, гавками, нычить, — никак упомнить не могу.

– Промеж собой?! — не поверил Булыгин.

– Так они ж разные! Разного роду!

– С чего это ты решил? — удивился Тараканов.

– Так раскраска у них разная. У индейцев кажное племя по-своему красится, — пояснил Парфен. — «Наши» — желтые с красным, а энти, другие, — синие с зеленым.

– Что делать будем? — обратился к Тараканову Булыгин.

Вся команда воззрилась на командира.

Что делать, что делать?! Кабы знал он — что! Однако взялся за гуж…

– Парфен, — позвал Тимофей успевшего отойти к товарищам разведчика, — а