Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Скажи, когда почувствуешь, что начинает болеть.
Медленно и неуклюже они прокладывали путь вниз по крутой тропинке, преодолевая небольшие расстояния, пока Нанетт не начала вопить:
– Maintenant, maintenant![31]
Сестры помогли ей опуститься на колени и держали, пока схватки не закончились. Боль, последовавшая за первой, была лишена элемента неожиданности, но ее интенсивность потрясла Нанетт. Она не могла контролировать свое тело, и единственное, что могла делать, – это подчиниться его воле.
Спуск от холма к Орчард-фарм занимал обычно тридцать минут или около того. В тот день, казалось, он займет тридцать часов. Флоранс и Флеретт вскоре догнали сестер, и Луизетт отправила их вперед заниматься приготовлениями. Анн-Мари шептала Нанетт на ухо успокаивающие слова, а Изабель шла впереди, внимательно следя за тем, чтобы под ногами не было россыпи камней и колючек, из-за которых Нанетт могла бы упасть. Медленно-медленно они прокладывали путь вниз, проходя все повороты и завихрения дороги.
Они снова остановились на полпути к подножию, в точке, где тропа расширялась и выравнивалась, открывая вид на дорогу к Марасиону, вьющуюся вдоль утеса. Море вдали растянулось по горизонту полосой матового серебра. Застонав от продолжительной и сильной боли, Нанетт устремилась к воде. Ее более не беспокоила охота на ведьм. Напряжение тела, жар родов целиком овладели ею.
Но Изабель была настороже. Она вгляделась в серое зимнее море и вдруг воскликнула:
– Посмотрите туда! Священник!
Боль начала отступать. Нанетт, продолжая учащенно дышать, подняла голову и, щурясь от стекающих со лба капель пота, взглянула в направлении, куда указывала Анн-Мари.
– Не вижу его, – произнесла она охрипшим голосом.
– Там его повозка, не он сам, – ответила Анн-Мари.
Когда дыхание восстановилось и схватки ослабели, Нанетт собралась с силами и встала, опираясь на Анн-Мари, чтобы не упасть на обледеневшей тропе. Потом взглянула на дорогу вдоль скалистого утеса.
– Ох! – выдохнула она. – Вижу! Там на холоде стоит пони. Но где священник?
– Его нигде не видно, – ответила Анн-Мари.
– Может, спустился по утесу с той стороны? – предположила Изабель.
– Вряд ли, – возразила Луизетт.
Нанетт часто ездила по этой дороге.
– Нет, – сказала она хриплым голосом. – Она ведет прямо к скалам. В этом месте люди оставляют вещи, если хотят исчезнуть навсегда.
– Если на то воля Богини, охотник на ведьм исчезнет навсегда, – отрезала Луизетт.
– Его там нет, – сказала Изабель с уверенностью. – Я нигде его не вижу.
В этот раз боль, охватившая живот Нанетт, была вызвана не только рождением ребенка, но и магией: гигантский поток боли, силы и ликования, подобно океанской волне, достиг вершины, а затем оставил ее, промокшую, задыхающуюся и слабую, но испытывающую благодарность.
* * *
Роды продолжались всю ночь. У Флеретт было наготове облегчающее снадобье, а Флоранс, казалось, прекрасно понимала, что нужно делать, хотя сама никогда не рожала. Они проходили через все вместе с Нанетт, помогая справляться с болью. Они растирали ей спину, массировали живот и держали ее за руки, когда она кричала. И лишь в конце она позвала Майкла.
При его упоминании Флоранс цокнула языком, а Флеретт неуверенно прошептала:
– Этот нелегкий путь ты должна пройти сама, Нанетт. У тебя нет выбора.
В тот момент Нанетт была слишком обессилена из-за родов, чтобы понять услышанное, но она вспомнила об этом позже. Мы рождаемся, дарим жизнь и умираем в одиночестве.
На следующий день с восходом солнца девочка появилась на свет, истинная Оршьер – от изящной головки до чудесных пяточек. Она родилась с влажными черными кудряшками и глазами, черными как ночь. Она громко протестовала против собственной беспомощности перед холодным воздухом, резким светом, бьющим в глаза, и против грубого хлопка, в который ее завернула Флеретт. Она успокоилась, только когда Нанетт поднесла ее к груди, к этому времени уже успев поднять на уши весь дом.
Один за другим все спустились, чтобы взглянуть на нее. Луизетт была мрачна и горда, Анн-Мари улыбалась, Изабель ликовала. Даже мужчины пришли посмотреть на дитя, хотя ни один из них не выказал никаких эмоций. Лишь Клод сухо вымолвил:
– Еще одна девчонка Оршьер.
– Да, Клод, – произнесла Луизетт. – Род продолжается.
– Это еще не ясно.
– Для меня все уже ясно, – сказала Нанетт. – Нет и тени сомнения. И ее имя – Урсула.
* * *
Луизетт заставила Клода и Поля пройти по дороге вдоль утеса, чтобы спасти пони, брошенного священником в упряжке в зимнюю ночь на вершине. Как позже рассказывали мужчины, они узнали повозку и отвезли ее в конюшню, где было ее место. На ломаном английском они кое-как объяснили конюху, где нашли повозку, и один из горожан отправился с ними на поиски священника.
Будь тогда прилив, они бы никогда не узнали, что случилось с отцом Бернаром. Но поскольку течение менялось и волны только начинали закрывать проход между материком и Сент-Майклс-Маунтом, труп охотника за ведьмами, изуродованный и окровавленный, лежал на виду – на скалах у подножия утеса.
– Они думают, что он остановился, чтобы помочиться, и поскользнулся, – рассказывал Поль с неуместным смешком. – Мы подняли его на веревках. Сломанные кости прорвали кожу, а череп раскололся, как яичная скорлупа… Его глаза раньше таращились на нас, а теперь…
– Поль, хватит! – остановила его Анн-Мари. – Нанетт кормит ребенка.
Нанетт, сидевшая возле печи с малышкой у груди, возразила:
– Я хочу это услышать. Хочу быть уверенной, что охотник за ведьмами мертв. Что мы наконец-то в безопасности.
Флеретт обернулась на эти слова. Чашка выскользнула у нее из рук и с шумом разбилась о каменный пол.
Ее сестра-близнец тут же оказалась рядом.
– Ты в порядке? – спросила она шепотом. – В чем дело?
Флеретт только покачала головой. Она была бледная как полотно, руки ее дрожали. Флоранс обхватила сестру за плечи, чтобы отвести из кухни в спальню.
Луизетт, ворча, принесла метлу, чтобы убрать осколки. Анн-Мари сказала:
– Поль, ты расстроил Флеретт.
Нанетт, покачивая, прижала к себе маленькую Урсулу.
– Нет, Анн-Мари, не Поль огорчил Флеретт, а я. – Она опустила взгляд на малышку, на ее сладко причмокивающие розовые губки, на ресницы, напоминающие крылья черного дрозда, на нежных щечках. – Я ошиблась, и Флеретт знает об этом. Зло никогда не исчезнет. – Осторожно, чтобы не потревожить ребенка, она откинула голову на высокий подголовник кресла. – Мы всегда будем с ним сталкиваться. Даже мое бедное дитя не сможет избежать этого. – Она закрыла глаза и устало вздохнула. – Покуда продолжается род Оршьер, страдания, боюсь, не прекратятся.