Данный план соответствовал первоначальным помыслам казачьего головы, и был отписан сенатом к действию. Но чем активнее Шестаков пытался действовать по его осуществлению, тем активнее было противодействие.

Про ушедший на свою погибель «Аверс» нам уже известно, да и Шестаков не надеялся на его удачу, поэтому отправка в Нижнеколымский острог отряда пятидесятника Василия Шипицина, рассматривался как основной вариант. В устье Колымы отряду вменялось построить морское судно, и идти на нем в Анадырь. Пятидесятник получил даже от Шестакова товарную казну, куда входил табак, медные котлы, ткани, топоры, то есть предписывалось проведать места и пытаться установить отношения с береговыми чукчами исключительно мирными деяниями.

Но, закончив снаряжение отряда, пятидесятник переметнулся на сторону Павлуцкого, и остался в Якутске, за что в скорости получил чин казачьего сотника.

Целый год был потерян для экспедиции впустую. Год бесконечных споров и стычек. Против Афанасия Шестакова ополчились все: воевода, архиепископ Феофан, капитан Павлуцкий. Они всячески противодействовали казачьему голове, не заботясь о том, что наносят не поправимый вред делу Анадырской партии. Бесконечные жалобы и доношения, просто засыпали канцелярию Сибирского губернатора.

К лету 1629 года в Якутск возвратился монах Игнатий. Сломленный, без гроша за душой, он был жалок, но это лишь вдохновило архиепископа Феофана, с еще большим упорством, наброситься на своего идеологического противника. С большими трудами удалось Афанасию вырвать товарища из его лап. Ссудив Игнатию денег на дорогу, и чуть ли не силой и угрозами вырвав у воеводы дорожные документы, он отправил его в столицу, на покаяние к самой Императрице.

За проведенный год в Якутске, большее число участников экспедиции переметнулось к капитану Павлуцкому. Одни изначально держались за капитаном, согласно уставной субординации, другие ради праздной жизни, что вели его сторонники. Лишь якутские казаки, да матросы, общим числом в сто шестьдесят человек сохранили верность казачьему голове.

5

В то время, когда Шестаков тщетно бился за развертывание экспедиции, капитан Павлуцкий, в качестве стороннего наблюдателя, пребывал в полной бездеятельности, заботясь лишь о благополучии верных ему служилых людей. Но время шло неумолимо, а за такое безделье по головке не погладят.

Шестаков упорно сопротивлялся, и сдаваться, либо идти на мировую не желал. Так далее продолжаться не могло и капитан, находясь у воеводы, поднял этот вопрос.

— Как там Афанасий Федотович поживает? — спросил Павлуцкий. — А то знаете, мы с ним во врагах ходим, не общаемся.

— Да, как поживает, все по прежнему! Бьется болезный, все о делах хлопочет! Письма императору малюет, меня порубать грозиться, — отвечал воевода.

— А ты Иван Иванович, что же, безграмотный? Сам отчего не напишешь жалобу?

— Вроде как не на что! Да и не к чему мне высоко взлетать, и так в немилости. Можно в приказчики на Камчатку угодить!

— Император отчего не отвечает на жалобы Шестакова? Как мыслишь? — Все расспрашивал Павлуцкий. — Я в этих делах мало что понимаю.

— Не досуг императору! Он сейчас охотой увлекается. Псовая охота ныне в моде, — затем, понизив голос, воевода добавил. — Не нравится мне это затишье. Голова тут в ярости проговорился, что у него сильные сторонники в сенате имеются, а я, мол, его дело торможу.

— Что же ты мне посоветуешь! Как от Шестакова избавиться? — Спросил не на шутку встревоженный Павлуцкий.

— А вели удавить его, али опоить чем? — как бы в шутку сказал воевода.

— Что ты! — капитан даже перекрестился. — Душегубство не допущу! Тут другое, что-то надо?

— Тогда, давай отпустим его с богом в Охотск, раз он туда рвется. Людишек у него мало, только и хватит ладьями управляться. Пускай по морям шастает, да земли новые проведает. А ты прямо на Анадырь иди. Замиришь чукчей, и вся слава тебе будет.

— Вот и добро! То выход достойный, — облегченно пробормотал капитан Павлуцкий.

В июне 1729 года казачий голова, после годичной отсидки в Якутске, отбыл с частью экспедиции в Охотск. Это уже был порт на дальнем восточном море, прозываемом тогда Ламское море, что повелось от тунгусского слова лам, означающем море. Еще его называли Камчатским, так что в дальнейшем повествовании ныне Охотское море будет прозываться Ламским, а иногда и Камчатским.

6

С уходом Шестакова, и Павлуцкий задумался о делах государевых. Но будучи человеком сугубо военным, и не ведающим о высших интересах государства Российского, свои задачи видел лишь в баталиях с немирными иноземцами.

В составе Тобольского драгунского полка ему неоднократно приходилось участвовать в походах против взбунтовавшихся башкир, казахов, калмыков. Но то, были карательные походы, а инородцы о тотальной борьбе и не помышляли. Отдельные племена, согнанные со своих пастбищ сильными соседями, вторгались в Российские пределы более от голодухи, что бы пограбив, и прихватив полон на продажу, откочевать в дальние степи. Они беспокоились о сохранении своего рода, и, при серьезной опасности, попросту уклонялись от боя. У Великой Сибирской степи нет края. Здесь кочует много племен и всем хватит места.

Глубоко ошибался капитан Павлуцкий сравнивая ордынцев Великой степи с Чукчами и Камчадалами, что живут тысячелетиями на своих территориях, и даже на подсознательном уровне не представляют возможности уйти из родных мест. Даже их религия ставит ценность собственной жизни лишь как предмет рациональности в сохранении племени и своих территорий как одного целого.

Но вернемся к тому, что Павлуцкий не усматривая для себя никаких проблем в военном походе, все же нуждался хотя бы в простейшем плане своих действий.

Советы воеводы Полуэктова, да отдельные фрагменты глобального плана Шестакова, вскоре сформировали и план Павлуцкого. Он был прост.

Перво-наперво в Анадырский острог был направлен отряд в шестьдесят человек во главе с подпрапорщиком Макаровым. Этот острог, что планировался Шестаковым как главная опорная база должен быть занят людьми Павлуцкого. Капитан сам будет от туда руководить боталией.

Дождавшись звания сотника, чуть позже в Нижнеколымский острог Шипицын увел своих людей. Вот только наказы казачьего головы на счет морского плавания, были отменены капитаном полностью, к великой радости новоиспеченного сотника.

Капитан драгунского полка, будучи человеком сугубо сухопутным, в жизни не видел моря, и не имел представления о морском деле. Морские офицеры Генс, Федоров, Гвоздев, что с таким упорством вырваны с кровью из команды Шестакова, оказались совершенно ему не интересны.

— Им даже нельзя доверить под команду роту солдат, — смеялся драгунский капитан, в компании офицеров.

Вскоре, своим ордером, Павлуцкий отправляет морских офицеров, во главе со штурманом Генсом, вслед за Шестаковым в Охотск. Что сделано было не по доброте душевной, а из бесполезности таковых.