– Употребляю редко, товарищ майор. – Павел тоже смутился. – Была причина… Обещаю, не повторится.

– Смотри. – Евдокимов сделал строгое лицо. – Понять мы можем, но если это препятствует службе… В общем, ты понял. Тело гражданки Уфимцевой… – Скобарь снова глянул в шпаргалку, – прости, Усольцевой – находится в морге на Путевой. Можешь завтра взять машину на полтора часа. Сочувствую еще раз, но время такое…

– Наступают мрачные деньки, – со вздохом заключила Кира. – Трижды отсидел, но своего добился. Он теперь один из нас. Караул, куда мы катимся. У тебя нет плохих предчувствий, Вадим?

– У меня всегда плохие предчувствия, – огрызнулся Куренной. – Это палка о двух концах, Кира Сергеевна: как ни сделаешь, все равно пожалеешь. Чего застыл, Горин? Свободен, заканчивай свои дела. Послезавтра милости просим. И это самое… – Куренной стал усердно прятать глаза. – Прими наши сочувствия, что ли…

Снова мучила тоска. Павел стоял у знакомой калитки на улице Тургенева, не решался войти. Но все же вошел, поднялся на крыльцо, снял с двери милицейскую печать. Дверь заскрипела, под его ногами прогибались половицы. Не было в доме мужской руки. Кто бы ни посещал Екатерину, а домашним хозяйством он явно не занимался. Павел закрыл дверь на замок, перешел на другую сторону дома, убедился, что вторая дверь заперта, вернулся в горницу. В щель между занавесками попадала калитка, небольшое пространство за оградой. Улица была пуста, к калитке никто не подходил. Если вчера его пытались прикончить, логично предположить, что попытка повторится. По идее, сотруднику УГРО положено оружие. Впрочем, на работу он еще не вышел…

Он стоял на пороге спальни, где вчера лежала Катя. Ее задушили, убийство было бескровным. Проявлялись очертания тела – как картинка на фотобумаге, погруженной в проявитель. Обрисовалось лицо, опухшее, мертвое… Он стряхнул оцепенение, вышел из спальни. Налил в стакан холодного чая, сел за стол, замер. Он уже смирился. Не важно, что будет дальше, задача одна: найти убийцу и покарать…

При свете дня ничего опасного не происходило. Паспорт Кати он нашел в старой шкатулке. Там же – бумаги на дом, старые квитанции, извещения, телеграммы, которые здесь, похоже, коллекционировали. Следы убийцы отсутствовали. Злодей был аккуратен, ничего лишнего не оставлял, появляясь в доме, вытирал ноги. Единственная зацепка – окурки в пепельнице. «Здесь пожить?» – мелькнула нелепая мысль. Нет уж. Родни у Кати не осталось, жилище отойдет к государству. И как тут жить, когда, казалось, весь воздух наполнен ею? Будет являться каждую ночь…

Он привел себя в чувство, отправился по делам. Посетил жилищную контору, где показал временное удостоверение (пришлось разворачивать сложенный вчетверо лист), и поставил людей в известность. Потом побрел в похоронную контору, затем в морг, затем опять к мастерам погребальных дел – теперь уже со справкой о смерти. Люди умирали часто – вылезли после войны ранее таящиеся болячки. Смерть молодой женщины никого не шокировала, к подобным вещам относились философски. Прогулка на кладбище, морг – где сотрудники равнодушно поинтересовались, не хочет ли он забрать на ночь тело. Желания не было, это чересчур, он провел несколько минут рядом с телом – там же, в скорбном заведении. Катя лежала со спокойным лицом. Горин не выдержал – с позором ретировался, а потом сидел в сквере, приводя в порядок нервы. К сумеркам он вернулся на улицу Тургенева – уставший от всей этой похоронной бюрократии. За приличное место на кладбище пришлось доплачивать – в противном случае Катю похоронили бы у оврага со свалкой. У калитки переминались две особы женского пола, не решались пройти. Это были молодые женщины, скромно одетые, какие-то робкие.

– А вы кто? – Темноволосая барышня в сером жакете инстинктивно прижала к груди сумочку.

Вторая, с пепельными волосами и миловидной мордашкой, тоже напряглась. Он объяснил укороченными фразами – кто такой и что здесь делает.

– Ой, хорошо, что есть кому о Кате позаботиться, – защебетала брюнетка. – Нам рассказали, что случилось, это ужасно, невозможно поверить, такая трагедия… Меня зовут Лида Белова, а это Ксюша Решетникова, моя подруга… Я вместе работаю с Катей… вернее, работала, наши столы стояли рядом. Ксюша работает в отделе кадров на кирпичном заводе, она тоже немного знала Катю… Знаете, нам очень обидно, никому ничего не надо, руководство делает вид, будто ничего не случилось. На поминки выделили всего сто рублей. Хорошо, что есть вы, Павел, иначе Катю похоронили бы за казенный счет – зарыли бы в мешке в землю… Мы вам поможем, завтра придем рано утром – хорошо, что воскресенье, поможем ее одеть, украсим гроб. Вы не думайте, Павел, у нас не все бездушные, разные люди есть…

Стало веселее. Женщины вошли в дом, сначала робели, потом оживились, защебетали, подмели полы, навели порядок. Ксения сочувственно поглядывала на Павла, что-то спрашивала. Потом отстала, сообразив, что он не склонен болтать, зажгла примус, приготовила чай. В шкафу лежали сушки. Поколебавшись, решили их съесть. Лида разговорилась, показала фотографию сына в коротких штанишках (фотографию мужа почему-то не показывала, а спрашивать не хотелось). Ксения, смущенно улыбаясь, сообщила, что живет с мамой, – обе вернулись год назад из эвакуации. Был жених, но письма от него перестали приходить зимой 42-го, позднее пришло извещение, что он пропал без вести. До сих пор на что-то надеется, ждет… О себе Павел рассказывал скупо, показал временное удостоверение сотрудника милиции. У Лиды зажглись глаза, Ксения стала вылитой Джокондой. Они трещали без умолку и, казалось, уже забыли, по какой причине сюда пришли. Про Катину работу тоже говорили – про вредного начальника Рыбина и его заместительницу Севастьянову, которая порой третировала Катю, загружала дополнительной работой – и та сидела допоздна, закопавшись в эти бумаги. О том, что она была замкнутой, ничего о себе не рассказывала. Посторонние к ней на работу не приходили – это точно. С коллегами Катя ладила плохо, относились к ней с прохладцей. Однажды она призналась Лиде, что ждет с фронта молодого человека, в которого влюблена по уши, – и Лида, конечно, разнесла это по всему коллективу.

– Обычная ситуация, Павел, – выдохнула Ксения, когда Лида убежала на кухню. – Вы видели этот коллектив? А я была у них пару раз по делам, знаю. Одни бабы, уродины, прости боже… У кого-то ребенок без отца, у других больные родственники, живут непонятно где – в бараках, по общежитиям… Конечно, ей завидовали, оттого и отношение: красивая, молодая, живет в своем доме, никаких обременительных факторов, да еще и молодого человека ждет…