— Анжела, — сказал помощник директора, аккуратно кашлянув.

— Не называй меня так!

— Извини, Анжелика, с твоего разре…

— Пусть говорит про члены! — отрезала Анжелика. — Члеянц, ты знаешь, сколько стоит мое время. Долговязый помощник надул щеки и повернулся к небритому типу в очках.

— Алекс…

— Так, так, Аркаша, ты меня только в это дело не путай, ладно? — угрожающе ответил тип. Помощник директора снова тряхнул плечом. Этот жест у него, видно, значил что-то вроде «я бы так не делал».

— Хорошо, — сказал он, глядя на Лизу, которая торопливо уставилась в камеру. — Итак, я засекаю время. Пять минут. Он махнул рукой. На камере горела красная лампочка. Лизе послышалось негромкое гудение. «Не молчи!» — закричало что-то внутри нее. — «Только не молчи». Боже, сколько же секунд уже прошло?

— Итак, дорогие телезрители, — она даже не помнила точные слова вступления. — Сегодня разговор у нас с вами пойдет о… гм… половом члене. Лиза глянула на людей за столом и едва не испугалась, обнаружив, что они исчезли — теперь весь свет в комнате падал только на нее. Сколько же времени?..

— Размер полового члена. Этот вопрос, как ни странно, должен больше заботить женщин, — сказала Лиза, изо всех сил пытаясь не торопиться и дышать ровно. — Однако мужчин он волнует куда больше. Вдруг ей припомнились веселые, но довольно пошлые обсуждения этой темы с подругой. Может, пересказать? «Сколько же времени это займет?» — подумала она. И махнула на все рукой, не в силах больше противиться дикой, неуправляемой щекотке, безумному озорству, которое заставило ее подружиться с Максом вопреки нормам этики, и которое привело ее сюда, в Москву и в телестудию.

— У меня есть подруга, которая вечно страшно недовольна, — сказала Лиза, обращаясь к оператору. — Потому что ей вечно попадаются мужчины с большими, а у нее… то есть, ее анатомия… Лиза говорила и говорила, забыв о секундах. Она старалась пересказать их беседы как можно пристойнее, но для яркости нужно было сообщать камере такие интимные вещи, от которых Лиза мысленно краснела, пытаясь не вспоминать, что ее слушает двое мужчин, — даже трое, считая оператора.

— Вот еще один вопрос тысячелетия. Почему у многих парней члены загнуты в сторону? И почему, интересно, у правшей они смотрят влево, а у левшей — вправо? А, мальчики? С другой стороны, ей так нравилось чувствовать себя неуправляемой. Каким бы провалом ни обернулось это прослушивание, думала Лиза, всё равно будет весело.

— Но лично мне, — сказала она. — Кажется, что главное — это пропорция. Очень смешно, когда видишь у основания тонкий, а на конце толстый, или наоборот. Лиза не выдержала и расхохоталась прямо в камеру, хлопнув себя по лбу. «Боже, а вдруг у одного из них такой», — подумала она. Скажем, у этого Члеянца… эдакий нелепый ч… ч… члеянц… . Она хохотала до слез, не в силах остановиться. В студии зажегся свет. Экран на стене погас, опять превратившись в черный аквариум. Лиза отдышалась, вытерла слезы и посмотрела на троих за столом. Долговязый помощник директора (Члеянц!..) выглядел невозмутимым.

Не смущен был и молодой человек в очках с бородкой — разве что смотрелся теперь чуть живее. Изменилась только девица — она смотрела на Лизу, довольно ухмыляясь.

— Благодарю вас, Елизавета, — сказал помощник. — Увидимся с вами здесь же, ровно в одиннадцать. Больше никаких замечаний из-за стола не последовало. Лиза немного помедлила, кивнула на прощание и вышла. Снаружи, в небольшой приемной в кресле ожидала своей очереди еще одна кандидатка. Это была девушка, — или женщина, умело замаскированная под девушку — облаченная в стильное платье, с длинными золотыми серьгами в ушах.

— Ну как? — спросила девушка безразлично.

— Хорошо, — сказала Лиза, немного смущаясь тому, что сама была одета в джинсы и простую блузку. — Попросили зайти в одиннадцать.

— Всех просят зайти в одиннадцать, — кивнула девушка. Не зная, что ответить, Лиза прошла в коридор. Стараясь не выпускать из виду телевышку, Лиза обогнула какой-то огромный автоцентр, пересекла улицу и приятно удивилась, обнаружив себя у входа в Ботанический сад. Весеннее солнце уже набрало силу, но вокруг были сплошь автостоянки и пустыри. Поэтому Лиза, не раздумывая, прошла под листву огромных деревьев, уселась на скамью и закурила. «Интересно, скоро ли подойдут знакомиться?» — подумала она. В ее родном городе одинокая девушка могла спокойно посидеть на парковой лавке от силы десять минут, но в Москве, где личное пространство человека было гораздо шире, первый кавалер объявился только через полчаса. Это оказался обычный парень, разве что с модно растрепанными волосами и серьгой в ухе. Он уселся на дальний конец лавочки и торчал пять минут болванчиком, мало отличаясь от своих коллег из провинции. Даже как-то разочаровывает, подумала Лиза, хотя мысли ее, целиком занятые недавним «кастингом», были очень далеки от знакомства в парке. Наконец парень заговорил.

— А вы приезжая? У него был настолько яркий московский акцент, что в первый миг она не поняла ни слова.

— Ну… да, — сказала Лиза. — Да, приезжая.

— Вот это я понимаю! — обрадовался парень. — Милости просим, хорошего вам пребывания в Москве.

— Спасибо, — Лиза была смущена такой гостеприимностью.

— Наконец вот к нам пожаловала красивая русская девушка, — сказал парень, глядя куда-то в кроны деревьев. — А то понаезжают хачи, азеры всякие, стрём один… Продают нам тут свои помидоры. Дома-то у них помидоры небось и не в ходу, экономика-то слабая, по большому счету.

— Простите, мне нужно идти, — сказала Лиза, торопливо гася сигарету о край урны. Она выбросила окурок, поднялась и быстро пошла к выходу, оставив растерянного парня сидеть на лавочке. «Нужно быть осторожнее в новом городе», — напомнила себе Лиза по дороге в студию.

— Ну что же, — сказал долговязый Члеянц, поскучневший вдвое.

Рядом с ним сидела та же девочка, еще более недовольная, а небритый тип в очках и вовсе исчез.

— Мы еще раз посмотрели вашу запись, — он зашуршал бумагами. — Итак, четыре тавтологии, две фигуры поправления…

— А что это? — спросила Лиза.

— Когда вы сами себя поправляете.

— Это плохо?

— Плоховато. Далее, слишком часты личные местоимения, — отметил нелепый Члеянц. — И со временем. Конец… не знаю, считать ли это, по большому счету, за конец. Не знаю! Он поднял руки и качнул головой, изображая капитуляцию перед стопкой бумаги.

— Ладно, хорошо, — Лиза поднялась с табурета. От неприязни к этим людям с их дурацкой студией у нее в горле стоял комок. «Тем более», — подумала Лиза, — «что скоро будет противно и за себя». «Не смей так думать», — приказала она себе, и тут же ощутила первую волну сладкого запретного самоуничижения.

— Нет, я сказала, я хочу ее! — хмурая девочка внезапно поднялась из-за стеклянной глыбы и топнула ногой.