– Откуда это все? – спросила я.

– Из кухни, – ответила она, жуя кусок поджаренного хлеба.

Вслух мне не хотелось в этом признаваться, но я в жизни не видела такого обилия еды. Даже не помнила, когда в последний раз вставала из-за стола сытой.

Папа бросил нас вскоре после моего рождения, и мы выживали как могли. Мама делала все возможное – то есть не особо много. Стирала вещи соседей, убиралась в других квартирах, но постоянную работу не способна была удержать.

Однажды в Рождество у нас на столе не оказалось ничего, кроме горстки каштанов и засохшего хлеба. Мама помогла нам с Уильямом обернуть салфетки вокруг головы, как платки, и предложила представить, будто мы Иосиф с Марией из библейского мифа. Мне тогда было шесть, а брату только исполнилось девять, и мы уже не верили в сказки. На следующий же день Уильям пошел к судье Кэллахану и получил у него работу мальчиком на побегушках.

Однако Максин не нужно было обо всем этом знать.

– Понятно, – просто сказала я и надкусила оладушку, но меня слишком волновали сотни вопросов, и еда застревала в горле.

Максин заметила, как я вожу вилкой по тарелке, и спросила:

– Ты не голодная?

– Наверное, голодная, – ответила я со слабой улыбкой.

– Еда впустую пропадает, – посетовала Максин.

– Да, как будто разбитая вдребезги реальность может лишить аппетита, – язвительно произнесла Лена.

– Я вовсе не хочу никому портить завтрак, – призналась я. – Просто, кажется, еще не до конца осознала, что происходит.

– Не этого ты ожидала, когда проснулась вчера утром? – хмыкнула Максин.

– Вчера утром я думала, что к ночи буду уже в тюрьме.

– Здесь нет решеток на окнах, – сказала Лена, но голос ее сочился сарказмом.

– Нет, милая Лена. Всего лишь стена в двенадцать футов – для нашей же безопасности, – сладко проговорила Максин.

Аппетита у меня не было, зато вопросов – предостаточно, и я пока не знала, закончатся ли они когда-нибудь.

– Как так вышло, что никто до сих пор не узнал про академию магии? – спросила я.

Пожалуй, это звучало более разумно, чем «Как так вышло, что все законы мира, которым меня учили, оказались неправдой?»

– Раньше ее маскировали под монастырь, – ответила Максин. – Каких женщин в мире не трогают, так это монашек. К сожалению, местные церкви начали задавать неудобные вопросы, и в пятидесятых годах девятнадцатого века «монастырь» преобразовали в женскую академию. Тут к ведьмам начали стучаться местные. Не знаю, почему слово «студентка» в мужском мозгу переводится как «потенциальная жена». Разве девушкам нельзя спокойно заниматься наукой? В общем, лет тридцать назад «Колдостан» начал маскироваться под санаторий, и тогда нас наконец оставили в покое.

Она выразительно кашлянула и добавила:

– Однако то, что ты впервые услышала о магии, еще не значит, что о ней больше никто не знает.

О…

– А кто еще знает?

Максин с Леной встревоженно переглянулись.

– Приличным юным леди не полагается о таком разговаривать за столом, – сказала Максин.

– Думаю, нельзя винить меня за любопытство.

Максин огляделась. Прядь серебристых волос выскользнула из пучка и упала ей на глаза.

– Ладно, – наконец сказала она, вскочила и разгладила передник.

– Куда ты? – удивилась я.

– Тише. Пойдем.

Мы с Леной молча последовали за Максин. Несмотря на ее стремительный шаг, я успевала немного осмотреться в академии. Она походила одновременно на кафедральный собор, богатый особняк и госпиталь.

Мы петляли по лабиринтам коридоров «Колдостана», пока не вышли к древней на вид каменной двери. На ней были высечены руны, смысла которых я не знала.

Максин взмахнула рукой, и дверь отворилась с тяжелым скрипом.

Лена фыркнула.

– Да ну, и предметами умеешь управлять? Я думала, ты искательница.

Я нахмурилась. Искательница?

Максин рассмеялась и покачала головой.

– Жаль, они не придумали более изящного термина. Уж нашлось бы что-нибудь поинтереснее «искательницы». Ну да ладно. Управлять предметами я могу не хуже многих, но не блестяще. Моя магия основана на… связях. Проще всего мне почувствовать связь ведьмы с ее силой, но манипулировать связью одних объектов другими тоже не слишком сложно.

Такой ответ породил еще больше вопросов, но я решила пока держать их при себе и молча последовала за Максин. Если честно, здорово было видеть, как она пользуется магией вот так просто, будто это самое обычное дело. Осознание новой реальности, в которой я оказалась, реальности, в которой существовало волшебство, крепло с каждой минутой, и вчерашний ужас постепенно стихал, уступая любопытству.

У меня перехватило дыхание от вида походившей на пещеру комнаты с черными книжными шкафами до потолка, невероятно высокого и покоившегося на готических арках, с лепниной, украшенной фигурами женщин со строгими лицами, выполненными в полный рост.

В ушах отдавалось тихое жужжание, и я не могла точно сказать, откуда оно исходит – из моей головы или из стен.

Мы с Леной семенили за Максин, как за мамой-уткой. Она подвела нас к потертому столу в дальнем углу комнаты.

Белый воск капал со свечей на столешницу, а их желтое пламя отражалось в одиноком стакане воды. Несмотря на грандиозный размер помещения, я чувствовала себя запертой, и от этого мне становилось не по себе.

– Почему мы ушли так внезапно? – спросила Лена.

Она выглядела такой же потерянной, как и я. Кажется, они с Максин были не особенно близки.

– Здесь нас никто не подслушает, а я должна объяснить вам кое-что очень важное. Во-первых, у «Колдостана» есть уши. Ничто в нашей академии не остается тайной. Во-вторых, не все тут – ваши друзья.

На этих словах ее челюсть дрогнула. Я вдохнула запах пергамента и керосина, наполнявший библиотеку, и вместо меня заговорила Лена:

– Так значит… Ученицы «Колдостана» не единственные волшебники на свете?

– Господи, конечно нет! Какими бы мы тогда были самовлюбленными!

– А кто есть еще, кроме нас? – спросила я.

– Академия довольно успешно справляется с тем, чтобы находить волшебниц в ближайших городах и забирает всех – богатых, бедных, любой расы, из любого района; девочек, которых при рождении приняли за мальчиков; и тех, которые не всегда понимают, кто они, и тех, кто еще не осознал себя и вовсе не хочет об этом задумываться. Их мы обучаем. А мужчин предоставляем самим себе. И они занимаются тем же, чем все представители их пола.

– Разрушениями? Накапливанием капитала? Враждой? – колко произнесла Лена.