только ты, и небо, и это дерево, дающее тень и сок, а что еще надо для счастья?

– А что еще надо для счастья? – доносится до меня Иркин голос. – Если мы с ним совпали до самой мелкой морщинки, до самой маленькой родинки? И секс, как оказалось, тут ни при чем. То есть, – поправляет она сама себя, усмехаясь, – то есть секс всегда при чем, но не это главное, понимаешь?

Я киваю, хотя ей все равно, она и не смотрит на меня, а если и смотрит, то все равно лишь Илюшу своего видит.

– Ничего ты не понимаешь, – машет она рукой, и снова киваю. – И я бы не поняла, пока не испытала. У меня мужиков этих знаешь сколько было?

Я не знаю, но догадываюсь. Вздыхаю. Не то что завидно, но интересно, потому что другая жизнь.

– Немеряно, – продолжает Ирка, – и каждый раз это было… – Она замолкает, подыскивая нужное слово. – Это было, как на базаре, вот. Товарообмен. Всегда-всегда, обязательно. Каждый что-то давал от себя, в обмен на кусочек чужого. Кусочек нежности, заботы, секса. Не суть. И чтоб не дай бог не продешивить, понимаешь. Даже бывало влюблюсь, а про себя подсчитываю. Чтоб не дай бог не облапошили. Никогда раньше в своих мужиках уверена не была. Боялась подставы. А сейчас…

Ирка закрывает глаза и замолкает. Я вижу, как розовеют ее щеки.

Она открывает глаза, поворачивается ко мне и говорит:

– А сейчас – не поверишь. Для меня вдруг самым главным стало не свое удовольствие, а его. И это не про секс. Хотя и про секс. Ох, не умею я объяснять.

Тут Ирка замолкает, потому что к нашему камню подходит Дуду.

Надо же, он ее ни на минуту не оставляет, неужели на что-то надеется? Или и правда – только друг, как говорит Ирка? Но разве друг будет вот так смотреть?

– Привет, – кивает он мне, поворачивается к Ирке. – Ирина, пошли, хватит уже курить. Юваль сейчас будет нам лекцию читать, ты помнишь?

– Ой, и правда, у нас же лекция, – всполошилась Ирка. – Кстати, как он? Что там со сканированием? Есть результаты уже?

– Нет пока. Обещали сообщить после обеда.

– Что за сканирование? – спрашиваю я, еще ни о чем не подозревая.

– Да так, ерунда, – уклончиво бросает мне Дуду. – Вчера Юваль потерял сознание. Совсем ненадолго, тут же и очнулся, кстати. Все это может быть просто от переутомления, – тянет он неуверенно и прячет глаза, добавляет нехотя: – У него уже пару недель правая рука немеет. А тут еще упал. Ну, мы его заставили сделать сканирование головы сегодня утром. Ерунда, конечно, просто на всякий случай.

– Конечно ерунда, – убеждаю я себя и небо, – с Ювалем ничего случиться не может. И не должно.

– И не должно, – повторяют Дуду и Ирка, будто заклинание. Ведь есть же справедливость на свете?

В четыре я захожу за Иркой в реанимацию, чтобы ехать домой вместе, а на самом деле, чтобы узнать, как там Юваль. Юваля не видать, зато все медсестры, все врачи и стажеры столпились в сестринской, обсуждают последние новости. У молоденьких сестричек заплаканные лица. Кажется, что даже больные на своих кроватях притихли и стабилизировались, потому что не до них. Но разве может быть не до них?

– Не может. Не может быть, – повторяет Ирка и смотрит на меня замороженным взглядом.

– Что не может быть? – спрашиваю я, хотя по их лицам все понятно.

Ирка молчит. У нее дрожат губы. Подходит Дуду, обнимает ее за плечи, отвечает мне за нее:

– У Юваля опухоль мозга.

И добавляет по-русски грубое ругательство.

А что еще можно сказать?

Глава шестнадцатая

Вскоре мне стало казаться, что про Ирку с Ильей знает вся больница. Об их взгляды можно было зажигать спички. И как они находили на все это время и силы – ума не приложу.

Ирка расцвела, а у Илюши глаза стали сумасшедшие и еще немного затравленные, будто он чего-то боится.

– Он боится, что жена обо всем догадается, – свистящим шепотом сообщала мне Ирка и оглядывалась по сторонам.

– Чего ты оглядываешься? – усмехалась я. – Тебе-то чего бояться?

– Мне за Илюшу страшно, – отвечала она. – Если жена узнает, она не позволит ему с дочками видеться.

Я вздыхала. Мой маленький жизненный опыт утверждал, что Илюша дурит ей голову.

– Илюша дурит тебе голову, – честно предупреждала я Ирку. – Если он не собирается уходить из семьи, то зачем все это? Ты что же, хочешь себя к женатому привязать? Ты согласна делить его с другой?

– Ты не понимаешь! – восклицала она. – Все, что между нами, – это не просто так. Он… Он… – она морщила нос, подыскивала слова, а потом выпаливала, торжествуя: – Я – заговоренная, ну, ты про это уже знаешь. А он – приговоренный. Ко мне. Теперь – понятно?..

– А жена? – не унималась я.

– Жена. Подумаешь – жена. Он ее не любит, – надувала Ирка губы, – от слова совсем. Она его раздражает и вообще…

– Что вообще?

– Вообще – это вообще, – упрямо повторяла она и добавляла после мучительной паузы: – Не спят они вместе. Еще вопросы?

Вопросов больше не было. Потому что это уже была такая тема… Скользкая и тонкая, будто лед. Ступишь – провалишься. Не спят так не спят, мне-то какое дело. Хотя, конечно, интересно. Как это – жить в одной квартире и не спать? Может, и правда он Ирку любит? Но тогда – как же быть? И что же это за жизнь такая – втроем, безвыходная?

Я пыталась расспросить мужа, как это бывает у них, у мужчин, но он приходил с работы так поздно, что засыпал еще до того, как я добиралась в своих рассказах до самых интересных мест, и все мои вопросы оставались без мужских ответов.

– Да где же вы с ним встречаетесь? – допытывалась я у нее, а она только закатывала глаза и говорила загадочно:

– Есть места, тебе-то зачем? – а потом еще смеялась надо мной. – Когда и если понадобится – сообщу.

Но мне было без надобности, моя стажерская жизнь проходила совсем в другом ритме. Я вставала затемно, нащупывала Даньку, кормила грудью, укладывала снова, душ, платье, кофе, автобус. Автобус покачивается, люди входят и выходят, моя остановка конечная, пока доедешь до больницы, успеешь выспаться.

Детское отделение жужжит и переливается лампами дневного света, будто маленький космический корабль. Аува носится в распахнутом халате, а может, это крылья за спиной? Мы носимся за ней, вращая глазами и головами, единственно, что может нас затормозить, – это детские взгляды.