«Катись к черту!»

Спустя полчаса Джек обнаружил себя стоящим на краю выжженного участка. Там вволю порезвилась смерть. От жилой многоэтажки остался лишь обгорелый остов. Вместо окон – обугленные провалы, откуда вырывалось пламя. На стенах вокруг – пятна сажи, оставленные клубившимся дымом. Крыша провалилась. Руин не трогали после пожара, лишь обнесли высокой металлической изгородью.

Джек все никак не мог отделаться от мыслей о скорой смерти. Слова Фиста назойливо кружились в голове. Форстер вспомнил охватившую его ярость, когда он понял, что гибели не избежать. Он пытался убить паяца, проклинал его, угрожал и бесновался часами – а Фист только хихикал. Джек попытался торговаться, но оба скоро поняли: замедлить либо отвратить неизбежное они не в силах. Затем пришло отчаяние. В самые черные минуты полного душевного изнеможения Джек подумывал о самоубийстве. Но со временем оно показалось нелепой растратой того, что еще могло послужить и принести пользу.

В нескольких метрах от него остановилась женщина. Она смотрела на мертвое здание и тихонько, почти незаметно плакала.

«Интересно, из-за чего это она?» – осведомился Фист.

Джек подумал, что ребенок этой женщины мог погибнуть на Луне. По возрасту вполне может быть. А ведь фетч матери Джека считает сына мертвым.

Он подумал про Андреа и посоветовал паяцу: «Это ее личное дело. Пойдем отсюда».

Некоторое время оба шли молча, пока не приблизились к дому родителей Форстера. Джек не сомневался, что встреча с отцом окажется болезненной. Вряд ли он позволит повидаться с фетчем матери.

«Джек, на том месте взрыва висели чертовски эффективные защитные программы. Лучшие из Розиных».

«Слишком эффективные даже для тебя?»

«Я б их разжевал на раз и выплюнул, если б не гребаная клетка».

Паяц злился – и в мыслях Джека словно комар зудел. Конечно, Фисту хотелось бы жить в другом настоящем, выросшем из другого прошлого. Он предпочел бы вырасти на другом кукловоде, проявить себя в других битвах. А какой была бы жизнь кукловода без Фиста? Кем мог бы стать Джек, если бы его не отправили на войну, разрушившую почти всякую связь с домом и уж точно всю веру в богов? Он вспомнил своих начальников, представил, как уподоблялся бы им.

Конечно, тогда бы он не поссорился с родителями. Впрочем, Сумрак быстро возвысил бы его, дал бы очень ответственную, но отнимающую много времени работу. И вряд ли Джек часто виделся бы с родными. Гарри и Андреа погибли бы, Джек оставался бы на Станции, и к тому времени Сумрак уже свел бы его с подходящей женщиной. Эта особа уж точно не потерпела бы мужниной скорби по неудачной интрижке с певичкой из Дока. Так что никаких бесед с фетчем Андреа! А потом Джека и в моральном, и в социальном плане разбило бы в пух и прах низвержение Сумрака.

Форстер представил их с женой дом, который видел бы лишь поздней ночью либо рано утром, в считаные минуты перед коротким беспокойным сном или сразу после пробуждения. В доме могли бы появиться дети, суетливые непонятные существа, и Джек лишь ворчал бы на них устало, не в силах дарить им свое внимание и заботу. Были бы и друзья. Но цена их дружбы теперь ему хорошо известна. Уж об их потере тревожиться точно не стоит.

А если бы Фист получил ту жизнь, о какой мечтал, он умер бы вместе со всеми паяцами на марсианской орбите. Джек теперь хорошо понимал суть симпатий Сумрака к молодому бухгалтеру. И хорошо, что Джек Форстер не погряз в жизни, которая протянулась бы на несколько десятилетий дольше, но была бы сродни смерти. Может, и удалось бы найти выход из ее гнусной монотонности, но хватило ли бы на это сил? Джек вздохнул и пошел прочь от улицы, где прошло его детство.

На то, чтобы отыскать бар, где выступала Андреа, у него ушло несколько тоскливых часов. Бар прятался в закоулке, втиснувшись между парой газгольдеров. Джек не сразу решился шагнуть за порог, вынуть карту Внутренней безопасности и попросить билет. Он почти надеялся, что привратник откажет, а заведение окажется не для условно освобожденных типов. Но привратник лишь прошипел тихо: «Добро пожаловать в „Уши“!» Ступив внутрь, Джек поморщился, чувствуя спиной холодный, понимающий и ничему не удивляющийся, оценивающий взгляд.

Унылое, убогое место. На потолке – всего пара ламп, от тусклого света которых сумрак кажется еще гуще. От стены отслаивается штукатурка, обнажая грязную арматуру. В полумраке вяло текут разговоры. Несколько посетителей сидят, уставившись в пустоту. Они целиком ушли в сеть. Большинство – в дешевых ком бинезонах, отличающихся только сетевыми символами. Стойка бара светится грязно-желтым. Подле нее стоит глубоко задумавшаяся светловолосая девушка.

Появившийся бармен показался Джеку похожим на скверно нарисованного призрака. От него пахнуло потом.

– Виски. Со льдом. – Выложив карту Внуба, Джек попытался изобразить улыбку.

Бармен кивнул. Зашипело, звякнуло – и он протянул стакан с бурой жижей. Убойное пойло. Такому не нужна сеть, чтобы огнем опалить глотку. Форстер жадно проглотил порцию и, стыдясь своей поспешности, сразу же заказал новую. Двойную.

«Эй, полегче! Если так пойдет и дальше, ты кончишь, как Чарли! – проворчал Фист. – А от похмелья мучиться мне!»

– Говорят, здесь будет представление сегодня? – спросил Джек у бармена и, сглотнув, уточнил: – Фетч?

– Да, попозже, – кивнул тот.

– Мне нужны специальные разрешения, чтобы увидеть ее?

– Она – открытая программа. Может подключиться любой.

Слава богу! Значит, можно увидеть Андреа без риска. Фисту не придется ничего взламывать. Бармен ушел. Темнота окутала его, превратила в размытую тень среди разноцветных бутылей, мрачно поблескивающих вокруг.

Блондинка посмотрела Джеку в глаза и улыбнулась. Она была удивительно красива – но красотой глянцевой, холодно-безукоризненной, как логотипы корпораций. Но Джек пришел сюда не ради таких особ. Он нашел маленький свободный столик, запрятанный позади стойки, уселся за него и принялся ждать Андреа. Со сцены она его не увидит. Джек пока не знал, что сказать ей – и как вообще отважиться заговорить.

«Я скорей мочи выпью из марсианского нужника, чем задержусь в этой дыре на лишнюю минуту», – пробурчал Фист.

«Удостоверься лучше, открыты ли наши фетч-порталы. Я не хочу пропустить ее».

Прошло полчаса, и Андреа вышла на сцену. Она возникла без предупреждения. У бара зашевелились, кто-то обернулся к сцене. Андреа высветил прожектор. Вокруг ее головы был обернут широкий темный шарф, капюшоном свисавший на лицо и закрывавший его целиком. Джек сидел недвижно в тени, парализованный воспоминаниями.

«Ах, она прикрылась! – простонал Фист. – А я-то ожидал полюбоваться чудесным черепом!»

На Андреа было облегающее платье с блестками. Она качалась в такт мелодии, блестки вспыхивали загадочным, недосягаемым огнем. В воздухе плыл джаз, и саксофонный риф был словно поцелуй. Джаз-банд выводил вступление к песне, написанной самой Андреа. Она наклонилась к микрофону, чуть вздохнула, но звук вздоха потерялся в реверберации.