– Веточка! Ты моя хрупкая веточка!

– Лёва! Лёва, я люблю тебя, Лёва! – непрошеные слезы, непрошеные слова, и то и другое неожиданно, торопливо, я уткнулась лбом в его лоб, в его лицо, в его плечи…

– Рябинка моя, я тебя уже с первого сентября люблю.

Снежные брызги на губах и щеках, ветер с трех сторон, а с четвертой мой Лёва, закрывающий меня от метели.

Любимый.

Поцелуй посреди ветра в сугробе. Я оторвалась от его губ, чтоб сказать:

– Лёва, а я со второго! Со второго сентября!

– А как же Захар?

– Захар? Кто такой Захар? Я не помню такого!

Поцелуй.

– И меня забудешь, если встретишь еще кого-то.

Поцелуй.

– Я больше такого, как ты, никогда не встречу.

Поцелуй.

– А если встретишь? Еще получше?

Поцелуй.

– Не встречу. Ты красивый, и умный, и добрый. Никогда не встречу, никогда.

– А я такую, как ты, не встречу, такую красивую, умную, добрую, с ямочками на щеках.

Поцелуй.

– Я не добрая, я такое устроила в театре, ты так страдал.

Поцелуй.

– Ты хотела как лучше.

Поцелуй.

– Я хотела вам обоим добра.

Поцелуй.

– Да-да, ты хотела добра, я понял, но слишком поздно понял. Веточка, Веточка, Веточка…

И снова я уткнулась ему в лоб своим лбом, так мы и сидели, как два дурака, в сугробе посреди новогоднего ветра. Под веселую музыку Нового года, доносящуюся из окон ресторана. Под яростный вой метели.

И я плакала. Слезы счастья посреди ветра.

Я не помню, как мы добрались домой. По-моему, это был какой-то ненормальный поход, потому что мы теперь шли по ветру, и он нас гнал, гнал в спину, шипел, свистел, плевался снегом. Нам приходилось подчиняться, приходилось бежать, иногда очень быстро, иногда не туда, куда нужно, потому что ветер не соблюдал повороты и переходы, а просто гнал нас вперед и вперед по прямой! Мы бежали, взявшись за руки, ветер хотел нас разъединить, но ничего у него не вышло, мы крепко-накрепко держались друг за друга. Тогда поток воздуха прижал нас к стене какого-то магазина, мы не выдержали его натиска и, прижатые друг к другу и одновременно к стене здания, вынуждены были снова целоваться, а потом Лёва обхватил меня всю и не отпускал. Он стоял, растопырив руки в стороны, и загораживал меня не только от ветра, но и, казалось, от всех земных неприятностей.

Мы замерзли как сосульки, и нам обоим нужно было незамедлительно согреться, если мы хотели остаться в живых. Мы набрали в ванну горячей воды и грелись, хохоча и время от времени целуясь. Мы прямо в одежде забрались в эту ванну, и уже не могли оторваться друг от друга. Лежали валетом и смеялись, и разговаривали, поднимались до пояса, чтобы поцеловаться. Потом мы со смехом выжимали наши вещи, стоя прямо в ванне, чтобы не устроить всемирный потоп. У меня было во что переодеться, а Лёвка нашел какие-то свои старые штаны в клеточку и растянутую майку. Ох, как же мы смеялись, когда он во все это облачился! Я вышла на середину комнаты и объявила:

– Выступает народный артист России, лауреат всех крутых мировых конкурсов Лев Капитонов!

И вытащила на середину комнаты одинокий колченогий стул.

А Лёва принес из кухни табуретку, сел на хромой стул и «заиграл», громко стуча по табуретке пальцами:

– Там-там-там, где-где-где…

В штанах в клеточку и растянутой майке!

Хохот. Хохот. Не смех, а дикое какое-то гоготанье. Ночное сумасшествие.

– Лёв, а давай тут останемся жить.

Меня потрясла эта простая мысль. Ведь и правда можно остаться! Есть жилье! Вдвоем! Вот было бы счастье!

Но Лёвку это не воспламенило. Сказал без энтузиазма, довольно вяло:

– В этом что-то есть. В здешний музколледж перевестись…

– В школу!

– Школ тут навалом. Запишем тебя в четвертую, в которой я учился. – Он усмехнулся. – В мой класс, в 10 «А».

– Я согласна. Я даже очень согласна! Я просто суперсогласна!

Чай с сухариками перед сном.

Утро. Почти семейное. Я сварила кофе в алюминиевой кастрюльке с длинной ручкой. Мне хотелось выпить кофе вдвоем, но жалко было будить Лёвку. Он спал, вытянув одну руку, уткнувшись губами в локоть другой, и очень ровно дышал. Нет, не хочу его будить. Мы заснули очень поздно, он не выспался. Проболтали всю ночь. Пусть спит. Сегодня у него никаких дел. Только вечером – встреча с Мишкой Бессоновым. Миша – старинный друг, Лёвка скучал по нему в нашем городе. Он пообещал, что возьмет меня на встречу с дорогим товарищем Мишкой.

А сейчас сбегаю-ка я в магазин, куплю муки, кефира и всего чего надо и напеку любимому оладушек. Я умею! Я вспомню, что я умею!

Как там ветер? Умер? Жив?

Злой пес ветер. На воротах города надпись: «Осторожно! Злой ветер». Гад ветер. Да почему же гад? Да, он свирепствовал, но ведь нам было хорошо при его натисках. Если он снова поджидает меня у дверей, поздороваюсь с ним за руку, как с лучшим товарищем!

Я надеваю куртку и иду в магазин. Он напротив. А еще напротив 4-я школа. Я это только сегодня увидела. Вчера мы были с Лёвой, и я ничегошеньки не замечала, кроме ветра, снега и своего парня. Сегодня осматриваюсь. Может, правда пойти в 4-ю учиться? А Лёва пусть правда в музыкальный колледж переводится. Разве плохо? Нет, будет потрясающе!

А кто нас будет поить-кормить? Нас, дурных подростков, которые только и могут, что намазывать хлеб маслом. Это мне папа так говорит, когда я ленюсь что-нибудь делать: «Бездельница! Матери не помогаешь, только и можешь, что хлеб маслом намазывать!» Я теперь вообще к маслу не притрагиваюсь. Только он все равно кричит. Да, прав папаша, на все сто прав. Лентяйка я знатная. Например, дома мне совсем не хочется печь оладушки. Но сейчас… Сейчас это мое самое большое желание. Почти что мечта.

Испечь для ЛЁВЫ оладушек.

Как ти-ихо. Бе-ело. Часть тротуара чистая, ровная и скользкая – ветер весь снег слизал отсюда, а в других местах – снег спрессованный, лежит белыми языкастыми наплывами по колено, как намела метель. Дворники снег расчищают широкими лопатами. Фонари по-прежнему горят позитивным розовым светом. Утро, не похожее на утро. Но что я хочу, ведь зима, по утрам сейчас всегда темно, а уж тем более за полярным кругом. Здесь словно всегда сумерки. Лёва говорил, что зимой тут не рассветает. Так и есть. Работают, как жуки, маленькие бульдозеры. На дорогах машины посерьезнее. Убирают снег, не снег, а СНЕГА, вывозят за город. Люди ходят, как ни в чем не бывало. Тут есть люди, ура! Вчера их не было, мы гуляли в полном одиночестве. Кто-то так устроил для нас двоих, кто-то угадал наше желание, кто-то нас спрятал от всего мира.