Звонок все требовательнее, все звонче.

Даже не подойду!

Зазвонил мобильный. На дисплее нарисовалось: Лёва.

Я нажала на кнопку приема.

– Ветка, ты чего не открываешь? Это я.

– Что? Кто? Лёва? Лё… ва? Ты где?

– Где-где… В Воркуте… Стою под родными дверями…

От удивления я чуть не выронила трубку. Здесь? Вот здесь – за дверью – Лёва? Он что, с неба свалился? Не может быть!

– Ну, открывай, быстрее! – Я уже направлялась к дверям и слышала эти слова по телефону и одновременно – в коридоре. Внизу двери нетерпеливо застучали башмаком.

Я открыла.

На пороге стоял Лёва. Реальный, взрослый, со своим длинным шарфом.

– Лёва!

– Ветка!

Все слова куда-то пропали. Он пахнет снегом и ветром. Его потрясающих глаз не видать. В прихожей темно. Ах да, ведь можно включить свет. Я стою и не двигаюсь. Меня словно парализовало. Я опираюсь на стену. Я даже на секунду прикрыла глаза – может, я сплю и в этом случае надо продолжать спать, чтобы досмотреть этот чудный сон?

– Ветка! Рябиновая! Рябинка! Ну, ты что, а? Это же я, я! Ну, очнись!

Вспомнил! Вспомнил, что я рябиновая! Как же долго он вспоминал!

И мы обнялись.

Мы обнялись. В первый раз в жизни! Без всякого напряжения. Без раздумий – можно-нельзя, что подумают… Мы сжали друг друга в объятиях как самые родные люди, которые долго не виделись. Искренне и душевно. И стояли так целую, наверно, минуту. Вернее, я стояла как вкопанная, застывшая в его объятиях, а он топтался в прихожей и меня обнимал, обнимал, крепче, крепче.

Мир такой хороший.

Наконец, я вспомнила, что умею говорить.

– Откуда ты, Лёва?

– С неба свалился!

– Я так и подумала!

– Самолет немножко задержался. А вообще-то я намеревался тебя встречать, – сообщил он, когда мы оторвались друг от друга. – Вот бы ты удивилась! А я как представил твое удивление, так сразу бросился собирать вещи!

Вещи! За Лёвиной спиной прятался тощий рюкзачок.

– Лёв, я бы с катушек съехала, если бы открыла квартиру своим ключом, а тут – ты стоишь с шарфиком длинным!

– Так хотелось Воркуту навестить, – сказал он, понизив голос. – И… тебя. Это ничего, что я прилетел? Не помешаю тебе, Рябинка?.. Рябинка! – нежно прошептал он и снова меня обнял.

Мир очень хороший.

– Лёва! Я даже мечтать об этом не смела. Лёва! Ты такой замечательный! Ты… ты знаешь кто? – Я сняла с него шапку и надела ее на себя. – Ты – мой Маленький Принц!

Он отстранился, внимательно посмотрел на меня.

– Правда? Значит, ты моя Роза?

– Розины колючки – точно мои!

– Так ведь это прекрасно. Осталось заиметь ее бутон, растрепанные лепестки… Ну а колючки – это же главное! – Он засмеялся. – Что за роза без шипов?.. – Снял куртку, кинул ее в прихожей в угол, на мою одежку.

– Ты читала Экзюпери, Рябинка?

– Да. Любимая книжка.

– Я рад! И моя любимая. Я ее время от времени перелистываю.

– Ты тоже на четыре дня?

– Нет, я только на два. У нас же сессия начинается, первая в жизни. Чаем с сухариками напоишь?

– Уже на столе! И чай, и сухарики. Пей! Тебе чай налила! Проходи, чувствуй себя как дома!

Смеемся. Мы все время смеемся. Мы оба – неисчерпаемые хранилища смеха.

– Спасибо. Буду. Как дома.

Снова обнявшись, довольно неуклюже мы прошли по узкому коридорчику в кубик кухни.

На столе чашка в единственном числе, а рядом в шелестящей пачке – сухарики.

– Вот это да! В самом деле! Это что, мне? – Лёва удивленно уставился на натюрморт.

– Конечно! Домовые чаю не пьют.

– Ты телепат? Ясновидящая?

– И первое и второе. Пей, пока горячий.

– Спасибо. Знаешь, только за тем и ехал, чтобы чаю с сухариками попить.

Я сбегала за своей «поездной» чашкой, так как другой не было, бросила в нее чайный пакетик и налила кипятка из кастрюльки с ручкой.

Так мы сидели друг против друга, пили чай, хрустели сухариками. Продолжался Новый год. Мечты продолжали сбываться.

Лёве ничего не надо было придумывать дома. Сказал родителям, что едет проведать квартиру и друзей. Отличный повод. Кто будет против? Его отпустили еще легче, чем меня.

– Лёв, давно хотела спросить. Можно?

– Сегодня все можно!

– …Ты почему со мной так плохо поступал?

– После того как ты устроила мне рандеву с Кислициным в театре?

– Ну… – Я виновато вздыхаю и отвожу в сторону глаза.

– Какой привет, такой ответ! – Лёва смотрел на меня с насмешкой. – Знаешь, этот сюрприз надолго вывел меня из равновесия. Я даже думал – навсегда.

– …Ты был такой безжалостный. Я скулила у тебя под дверью… а ты… был безучастен как… как… – мне на глаза бросилась поварешка висящая на стене, – как эта вот поварешка!

– Нет, а как ты со мной поступила?

– Я хотела, чтобы вы подружились.

– Подружились? Ты что, рехнулась? Не знаешь, что соперники непримиримы?

– Соперники? – Я удивленно смотрю на Лёву. – Вы – соперники? Лёва, я тебе что, нравилась?

– Эх ты, слепуха. Я только о тебе и думал. Ты и в колледже была для меня катализатором. Играю я концерт Баха, очень трагичную и мрачную музыку… вспоминаю, как ты меня ловко подставила, и начинаю играть действительно трагично. После урока преподаватель подходит ко мне, хлопает по плечу, говорит: «Ничего, все образуется».

– Да-а? Пра-авда?

– …Или играю что-то из Моцарта… Вспоминаю, как мы шли с тобой в школу, как разговаривали, как ты улыбалась, вспоминаю твои ямочки на щеках… и начинаю играть ярко, блестяще, разбрызгивая энергию и веселье.

– Ты открываешь мне Америку.

– Америку… глупые вы, девушки. Ничего не замечаете. Только себя. Отношение к тебе за последние полгода выбило меня из колеи обычной жизни.

– А как же Светлана Евгеньевна?

– А что Светлана Евгеньевна? – Лёва смотрит на меня недоуменно.

– Я вас видела вместе. – Я вспомнила, как ждала Лёву у входа в училище, как следила за ними по пути из школы, как жутко ревновала, и краска бросилась в лицо.

– И что? Мы же из одной школы. Должен же я был с кем-то общаться, раз в колледже не знал никого.

– А… а я думала… я так ревновала, Лёв, ой, просто ужасно. – Я помотала головой, удивленно и радостно улыбаясь. – Мне снились кошмары из-за твоей Светланы Евгеньевны! Она хорошая?