Я киваю, но всё-таки пытаюсь возразить:

– Ваше сиятельство, я ни в коей мере не буду настаивать на своих выводах – вы вольны или принять их, или отвергнуть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Он недовольно морщится:

– Вы не поняли, сударыня – мы не нуждаемся в ваших советах. И у нас нет ни малейшей причины для того, чтобы тратить время на заслушивание вашего доклада.

Мне неловко, обидно, стыдно. Я готовилась к такому приему, но всё равно чувствую себя школьницей, которую отчитали на педсовете. Я уже готова развернуться и броситься вон – из кабинета, из дворца, из Тодории, – когда раздается спокойный и полный уверенности голос:

– Вот как, маркиз? Значит, высказанное мною пожелание убедительной причиной вы не считаете?

И по тому, как торопливо и испуганно вскакивают все сидящие за столом, я понимаю – в зал вошел его величество.

Я оборачиваюсь. У дверей стоит высокий мужчина. На нём нет короны, но она ему и не нужна. Осанка, посадка головы и холодный, будто скучающий взгляд, от которого, тем не менее, члены государственного совета впадают в ступор.

Я делаю неуклюжий реверанс. Ничего, американке это простительно.

Первым приходит в себя маркиз Жаккар.

– Ваше величество, мы полагали, что вы вернетесь только завтра.

Левая бровь короля чуть поднимается:

– Разве это что-то меняет? Если не ошибаюсь, маркиз, вы должны были заслушать доклад ее светлости и завтра высказать мне свои соображения по этому поводу.

– Именно так, ваше величество, – мне кажется, или министр финансов начинает заикаться? – Но, если позволите, я объясню, что я имел в виду. Мы посчитали, что будет более правильным заслушать доклад ее светлости несколько позже – боюсь, у нее было мало времени, чтобы к нему подготовиться.

Должно быть, он искусный политик. Врёт и не краснеет – разве что совсем чуть-чуть.

– Я сам прислал бумаги ее светлости только позавчера. Совет можно собрать еще раз – например, на следующей неделе.

Все присутствующие энергично кивают.

Его величество подходит к стулу с высокой спинкой во главе стола. Слуга бросается, чтобы выдвинуть стул и дать возможность королю присесть. Но Рейнар Пятый едва заметным жестом останавливает его. Он продолжает стоять, и то же самое вынуждены делать все остальные.

– Ну, что же, маркиз, если ваши намерения на самом деле были столь благородны, – по губам короля пробегает усмешка, – вам следовало предупредить ее светлость заранее и не вынуждать ее приезжать на это заседание.

– Простите, ваше величество, – Жаккар отвешивает легкий поклон сначала королю, а потом и мне, – простите, ваша светлость. Но я всего лишь подумал, что, возможно, у ее светлости уже возникли какие-либо вопросы ко мне или другим министрам, а так мы сможем разом ответить на них.

Его величество, наконец, опускается на стул и дозволяет нам сделать то же самое. Я сажусь, чувствуя, что еще секунда, и я бы рухнула на пол от волнения.

– Прошу вас, ваша светлость, – обращается ко мне его величество, – сейчас вы можете получить информацию из первых рук. Я понимаю, вы прибыли в Тодорию только несколько дней назад и вряд ли смогли составить полное представление о нашей стране. Но мне было бы любопытно услышать о ваших первых впечатлениях. То, что вы увидели у нас, сообразуется ли с вашими ожиданиями?

– Ваше величество, – я начинаю говорить и понимаю, что голос дрожит, – Тодория прекрасна! Я никогда прежде не видела столь восхитительных гор и столь величественного города, как Алар.

Он благожелательно улыбается. Хотя, конечно, это всего лишь дежурная улыбка. Он привык, что в разговорах с ним гости расхваливают и страну, и столицу.

– Смелее, сударыня! Перед вами – лучшие умы государства. Быть может, у вас уже есть предположения, которыми вы готовы с нами поделиться.

Я пытаюсь улыбнуться в ответ. Кажется, получается у меня не очень.

– Да, ваше величество, есть. Простите, если я в чём-то ошибусь – я еще не вполне разобралась даже в денежной системе Тодории.

Король чуть наклоняет голову:

– Не беспокойтесь, сударыня, мы понимаем, как сильны различия между нашими странами. У Америки – свой путь, совершенно неприемлемый для нас. А что касается нашей денежной системы, то она весьма похожа на французскую – за исключением того, что у нас так и не появились луидоры.

Да, об этом месьем Амбуаз мне кое-что рассказал. И всё равно, начиная речь, я боюсь запутаться. Чувствую себя студенткой, пришедшей на экзамен по плохо дававшемуся мне предмету.

– Внешний долг Тодории составляет полтора миллиона ливров, и большую часть его вы должны выплатить через два года. В течение же первого года кредиторам полагаются два платежа, каждый из которых равен двум сотням тысяч ливров. Ближайший платеж – через три месяца.

Маркиз Жаккар важно кивает:

– Именно так, ваша светлость!

– Поскольку речь идет о столь коротком сроке первого платежа, то полагаю, что для его совершения потребуется продать имущество, принадлежащее казне. Что-то достаточно ценное, но без чего, тем не менее, вы можете обойтись.

Жаккар издает обидный смешок. Но я даже не обижаюсь. Я понимаю – эта светлая мысль приходила и в их головы. Быть может, они уже даже определили ту собственность, которая будет продана.

И всё-таки я продолжаю:

– Вы правы, сударь, я – не волшебница. Я не могу достать из рукава ни золото, ни бриллианты.

– Что вы, что вы, сударыня, – вступает в разговор немолодой мужчина в бирюзовом камзоле, – мы и не ждем от вас ничего подобного. Но вы должны понимать – чтобы расплатиться по основному долгу его величеству придется продать слишком многое, а это, уверяю вас, недопустимо.

Король уже не улыбается. Для него эта тема слишком болезненна.

– Да, конечно, – соглашаюсь я. – Поэтому я и сказала, что этот вариант нам подходит лишь на первых порах. Что же касается второго платежа, то для него уже потребуется серьезно урезать расходы бюджета.

– Вот как? – глаза Жаккара темнеют. – И у вас есть предложения по конкретным статьям?