Словно простил себя за что-то, в чем, я уверена, он никогда и не был виноват.

И все-таки Андре скучал по Габриэль, это было видно. Ее не было на вечеринке в честь дня рождения Андре, и я заметила, как он бросает случайные взгляды на телефон – он явно ждал ее звонка. Сложный, весь собранный из собственных противоречий, Андре являлся источником ужасных решений, но когда я пыталась заговорить об этом, он смотрел на меня таким взглядом, что я тут же замолкала. Мне оставалось только уповать на то, что время лечит, и на то, что в решениях, принятых Марко, Габриэль не участвовала.

Мне оставалось раз за разом убеждать и переубеждать себя.

Прошедшее не забывается, оно остается с тобой навсегда, и невозможно полностью отделаться от леденящего чувства, что из-за угла вдруг вынырнет убийца, и тогда твой мир снова развалится на куски, загорится, подожженный пламенем коктейля Молотова. Мир ненадежен, как и обещания, данные друг другу у алтаря, но мы все же обменялись ими, и чернота понемногу отступала.

От нечего делать всю зиму я занималась своим любимым бегом и даже записалась в ближайший клуб, чтобы не скучать. Роль замужней дамы, в повестке дня которой нет ничего, кроме ухода за собой и выбора блюд на ужин, давалась мне с трудом. Я много читала, а потом бралась за переводы тех книг, которые мне нравилось – просто так, для себя. Пару моих «находок» даже опубликовали. Я ездила на репетиции к маме, пару раз сходила на какие-то оглушительно громкие концерты с Нафаней, но по большому счету я совершенно не представляла, куда себя деть, и потому бегала и так старательно тренировалась, набирая силу мышц, словно готовилась к зачислению в спецназ. Андре смеялся и говорил, что скоро ему придется связывать меня всерьез, если он захочет трахнуть меня позатейливее, а я окажусь против. Я возбуждалась от одного его намека на «трахнуть позатейливее», каждый раз поражаясь, сколь мало статус законного супруга повлиял на привычки и предпочтения Андре.

К весне, когда солнце стало выглядывать гораздо чаще, настроение Андре начало меняться: его лицо постепенно становилось всё менее напряженным. До этого же было ощущение, что он натянут, как тетива, что мой Андре каждую секунду буквально на грани срыва. Я помню, как он подошел ко мне однажды вечером в конце мая. Темнело поздно, день удлинялся, а ночи становились короче. Андре, ни слова не говоря, медленно, методично стал снимать с меня всю одежду. Я стояла посреди гостиной, по полу которой ползли желтые, еще теплые лучи вечернего солнца. Я стояла уже голая, немного озябшая, слегка удивленная и заинтригованная тем, насколько сосредоточенным и продуманным стало лицо моего переменчивого супруга. Сам он стоял еще полностью одетый в карамельного цвета джинсы с темно-коричневым кожаным ремнем на пряжке, тонкий трикотажный джемпер на голое тело. Андре никогда не обращал большого внимания на то, во что одет, но всегда выбирал сочетания, которые делали его похожим на безмятежного, уверенного в себе прожигателя жизни – обманчивый образ, который я всегда так любила.

Несколько секунд Андре просто смотрел на меня, затем провел рукой – одними кончиками пальцев – по моему лицу, губам, подбородку и опустил руку ниже, проведя по моей груди, а затем развернул меня лицом к окну и подтолкнул вперед. Я застыла, глядя на тугую дугу изгибающейся реки, на проглядывающийся вдали Крымский мост, и в первую секунду меня затрясло от ужаса – вся ситуация напомнила мне вдруг о той нашей злополучной поездке в Фор-д’Обервилье. Я отпрянула от стекла, не поддалась, и Андре сжал мои руки, схватив за предплечья.

– Не советую сопротивляться, будет только хуже, – прошептал Андре, и по моей коже пробежали мурашки. Андре поставил меня лицом к стеклу – разворачивающийся пейзаж ошеломлял. Свежая зелень подернула деревья, окутав парк, что через реку, светло-зеленым флером. Андре перехватил меня за ладони и развел руки широко в стороны.

– Что ты чувствуешь, птица? – спросил он, вплетая свои пальцы в мои. – Ты чувствуешь, что скоро лето? Я уже забыл, что такое жара. Думаешь, стоит вспомнить получше?

– Ты в любой момент можешь отрегулировать отопление по своему вкусу, – ответила я ворчливо, и Андре рассмеялся.

– Я говорю не об этом. Ты такая бледная, что можешь сыграть главную роль в фильме про вампиров. Что такое? У тебя такое напряженное тело. Если бы я попробовал взять тебя прямо сейчас, то, наверное, просто не смог бы физически. А может, и смог бы. Нужно попробовать.

– Андре… – пробормотала я тихо, непослушным голосом.

– Что «Андре»? Могу поспорить, ты думаешь, что прямо сейчас тебя кто-то фотографирует с того берега, – рассмеялся он. – А мне хотелось бы, чтобы ты летала.

– Я просто…

– Просто, да, всё так просто. Разведи ножки, моя птица. Нет, шире, вот так. Я люблю тебя, и ничто больше не имеет значения. Разве нет?

– Да, – кивнула я и решительно повторила это про себя. Ничто не имеет значения. Он хочет показать мне, как прекрасна вечерняя Москва, и Андре прав – она прекрасна. Я глубоко вдохнула, старательно убеждая себя, что никому и в голову не придет заряжать объектив высокого разрешения на той стороне полного людей парка, но в голове рождалась новая мысль, еще более абсурдная, еще более развратная, и я покраснела.

– О чем это ты задумалась, птица? – с любопытством спросил Андре. – Расскажи мне. Ведь, как покорная жена, ты не имеешь права иметь от меня секретов.

– Я думаю… мой добродетельный супруг, ты помнишь, как на обзорной площадке на Воробьевых горах мы с тобой пялились на Москву через бинокль, в который бросаешь монетку. Так вот я думаю, что на той стороне, в парке, стоит установить такой же, чтобы люди за четвертак могли попялиться на нас.

– Думаешь, такой аттракцион пользовался бы спросом? – спросил Андре, опускаясь ниже, чтобы поправить положение моих лодыжек. – Стой, не шевелись, я хочу попробовать кое-что.

– Ты уходишь? – испугалась я, услышав удаляющиеся шаги.

– Не подсматривай и не вертись, – ответил мне муж, и я покорно повернулась и принялась рассматривать реку, медленное течение все еще холодной, но уже растаявшей воды. Неожиданно что-то сомкнулось на моей лодыжке. Я ойкнула, обернулась и с трудом удержалась от того, чтобы не подпрыгнуть на месте. Андре посмотрел на меня снизу вверх, в руках он держал длинную черную палку, на каждом конце которой был закреплен кожаный ножной браслет.

– Ты ведь не против? – улыбнулся он. Я кивнула, шумно вдохнув, и сглотнула слюну. Палка была как раз такой длины, на которую Андре расставил мои ноги. Он аккуратно, неторопливо застегнул кожаные браслеты над моими ступнями, явно наслаждаясь процессом. Этот фиксатор создан только для того, чтобы лишить меня какого бы то ни было права голоса в вопросах секса. Мои ноги уже разведены в стороны и зафиксированы, ягодицы напряжены и раздвинуты так, что все отверстия беззащитны и доступны. Но я знаю, что этого мало, и меня уже немного трясет от возбуждения при мысли о том, что может последовать дальше. Я не видела Андре, глядя перед собой на Москва-реку. Мои соски напряглись, я дышала все глубже, мои губы были раскрыты.