Николай прирос к полу, впившись взглядом в портрет на обложке. В глазах поэта так явно читались смертельная усталость и тоска, что становилось не по себе. Заложенная за обшлаг куртки рука придерживала грудь, словно не давая беспокойному сердцу выскочить вон. «Цветы зла», Париж, издательство «Кальман-Леви». Николай с ранней юности считал, что в глубине души и сам чем-то похож на поэта. То ли осознанием несправедливости и враждебности бытия, то ли тайным, с детства проснувшимся любопытством к исследованию порока, то ли неизвестно как перемешавшимся с лирикой цинизмом. Наугад раскрыв дышащий на ладан том, Николай аккуратно придержал страницы обеими руками, чтобы они не распались на ворох отдельных обтрепанных листков. Местами в книгу были вложены тонкие, похожие на кальку странички – не вошедшие в книгу стихотворения Бодлера, выведенные каллиграфическим почерком. И их тоже Николай когда-то знал наизусть. Настя объяснила, что бывшая хозяйка – старенькая профессор зарубежной словесности, вышедшая на пенсию и вынужденная теперь, чтобы выжить, распродавать свою библиотеку, – больше полвека назад дописала и вложила в книгу «осужденные» стихотворения «Цветов зла», которые были запрещены к переизданию. Ни Насти, ни самого Николая тогда на белом свете еще в помине не было.

Он тяжело вздохнул и прочел первые попавшиеся на глаза, строки. «La Debauhe et la Mort sont deux aimables filles…»[2]– Николай произносил слова медленно, с трудом ворочая языком и едва шевеля губами. Дойдя до конца первой строфы, остановился. Кровь прилила к голове и учащенно запульсировала в висках, все вокруг закружилось. Он пошатнулся, втиснул потрепанный том на прежнее место и, придерживаясь за стену, вышел. Голова опять раскалывалась от боли, на душе было мерзко, тело била дрожь. Читать больше он не мог, жить, кажется, тоже.

Он дополз до кухни, выпил таблетку и побрел одеваться – на шесть вечера была назначена встреча с очередным клиентом.

О том, что в багажнике машины все еще лежит сумка с Настиными вещами, Николай вспомнил только поздно вечером и решил, не откладывая, заехать к ней на квартиру, заодно оставить свои ключи. В Москве Настя, если будет вести себя хорошо, первый раз появится через месяц-два, да и то под присмотром Стаса. То есть когда Сергей будет уверен в том, что она боится достаточно, чтобы не пытаться сбежать. Встречаться с ней еще раз в планы Николая не входило. Паспорт Насти, ее ключи, договор аренды квартиры и контактные телефоны хозяйки были переданы Сергею. А ему, Николаю, оставалось забыть.

Он отпер входную дверь и нашарил в темноте выключатель. Маленькую прихожую залил теплый желтоватый свет. Все вещи вокруг были такими родными и знакомыми, что у Николая невольно сжалось сердце. Фарфоровые куколки с добрыми глазами мирно стояли на единственной свободной полке деревянного стеллажа, до отказа забитого книгами. В приоткрытом шкафу свободно висели Настины пальто и бежевый длинный плащ. Николай как во сне прошел в спальню и опустился на пол прямо у двери. Посмотрел на розоватые стены, на кровать, покрытую такого же цвета покрывалом. Вспомнил, как они выискивали по всему городу эти обои нелепого опенка, который так понравился Насте, а потом решили сами оклеить стены. Зачем он согласился на эту провокацию, он уже не помнил, а Настя говорила, что это – повод подольше быть рядом. В итоге они только зря промучились: все получалось вкривь и вкось. Николай отвез Настю домой, позвонил рабочим, которые до этого выкладывали кафелем кухню и ванную, а сам поехал докупать обои.

Он сидел, поджав колени и уткнувшись в них лицом. В голове мелькали разноцветные картинки – как фотографии в альбоме, который кто-то услужливо, но слишком быстро перелистывал. Лето, парки, клубы, улицы и снова лето. И везде ее лицо.

Он поднялся, приволок огромную спортивную сумку из коридора и поставил рядом со шкафом. Хотел еще вытащить свои ключи от квартиры и оставить на туалетном столике, даже опустил руку в карман пиджака, но потом остановился. Просто выключил везде свет и вышел, захлопнув дверь.

С этого момента жизнь Николая окончательно дала крен. Раньше он запрещал себе думать о прошлом, о сыне, о том, чем он сам занимается. Просто тупо ставил перед собой простые бытовые цели, намеренно придумывал их и уперто к ним шел. Сначала купить приличный костюм и ботинки, потом – машину, дальше – поменять образ жизни: стать завсегдатаем спортивного клуба, модных баров, кафе, еще дальше – купить хорошую квартиру в центре. Нужно было все это ему на самом деле или нет, он не знал. Николай не задавал себе подобных вопросов: поставлена задача – надо к ней идти. Поначалу он пытался работать наемным клерком в только созданном кооперативе, но такой вариант заработка мало что давал. Это раздражало. Нужно было двигаться дальше, двигаться быстро. Чтобы не чувствовать боль.

Зато совершенно ненужные и неинтересные ему девицы – после смерти Майи он сделался одиночкой – вешались на шею целыми гроздьями. С другой стороны, благодаря новомодным клубам-барам-ресторанам начали появляться знакомства среди богатых мужчин. Поначалу Николай старался держаться от них подальше – все они были спекулянтами и торгашами, не хватало ему только проблем с КГБ. Но потом решил, что его опасения как минимум глупы: ему давно уже нечего терять. Идею использовать популярность среди женщин и знакомства среди мужчин подкинул Леха – тогдашний хозяин почти всех, только нарождавшихся платных туалетов в Москве и по совместительству абсолютно непривлекательный плешивый толстопуз. После очередной попойки в какой-то подпольной сауне с проститутками он разнылся, что истосковался по настоящей любви, что порядочные девушки внимания на него не обращают. В жопу пьяный Николай, не задумываясь, предложил ему на выбор брюнетку Галю, блондинку Свету или рыженькую Люду, которые в то время увивались за Николаем хвостом и готовы были броситься вниз головой с любого московского моста ради одного его томного взгляда. Леха заинтересовался. Коленька назвал сумму, а потом, превозмогая отвращение, спутался с выбранной будущим хозяином брюнеткой.

Галя в Николае души не чаяла, а когда через пару месяцев узнала, что любимому грозит смертельная опасность из-за громадного долга и только она может помочь, самоотверженно отправилась к кредитору. С ним она прожила целый год, отрабатывая «долги» Николая, а когда получила «вольную» и на крыльях любви примчалась в квартиру, которую снимал ее ненаглядный, обнаружила, что того и след простыл. На прежнем месте работы о нем тоже ничего не знали. Дальше все завертелось само собой. Научившись выглядеть и вести себя как секс-символ всех времен и народов, девушкам он нравился теперь еще больше, а информация о необычном бизнесе Николая быстро разошлась среди потенциальных клиентов. Николай стал подходить к делу серьезно – начитался литературы по развитию сексуальности у женщин, начал ради нового опыта ездить в Лондон и Амстердам, привозил оттуда всевозможные штучки из специальных магазинов и продавал их в комплекте с девицами за отдельную плату.

Поначалу девушки в его руках только смущенно хихикали в ответ на слишком уж необычные сексуальные требования, а потом, под действием кнута и пряника, втягивались в эту игру сами. За пару месяцев из обычной девчонки он мог воспитать сладострастную мазохистку, за полгода – женщину-вамп, за год – полноценную гейшу и так далее, на выбор. Вариантам запросов не было предела. Одним словом, бизнес был прибыльный, разносторонний и требовал работы воображения. Временами Николай забывался, и ему даже нравилось. Но с годами становилось все сложнее переключаться, все чаще хотелось побыть одному, только вот ставший привычкой расточительный образ жизни не позволял отказываться от клиентов. Если уж начистоту, за последние пять лет он получал настоящее удовольствие от секса, да и просто от общения, только с Настей. Было ли это зарождением чувств, оживало ли его сердце – Николай думать не хотел. Перед ним стояла очередная бытовая цель: выплатить безумные долги за квартиру. И точка.