Мама смотрела на меня не отрываясь и молчала, и я от этого ощущал себя очень некомфортно.

— Но проблема здесь в том, — продолжал я, — что это для нас Путята — старая сволочь, а вот Беримир отца любит. И если мы откажем ему в помощи, о восстановлении отношений можно будет забыть. Воевать мы, конечно, не будем, но это будет всегда стоять между нами. Мы с Хомскими станем друг для друга чужими, уже окончательно.

— С Путятой мы и так своими не станем, — указала мама.

— Мы можем поставить условие, чтобы он передал главенство Беримиру.

— А с чего ты взял, что они искренне хотят помириться? Почему ты не допускаешь, что они просто хотят по-родственному пролезть поближе ко мне?

— Я, конечно, не знаю, что там у них в головах творится, но я точно знаю, что Беримир хотел восстановить с нами отношения задолго до того, как ты возвысилась. Был, правда, ещё один случай, когда у Путяты из-за нас были неприятности с родичами, но это было уже после твоего возвышения, так что там трудно уверенно говорить о мотивах.

Мама молчала, глядя куда-то вдаль. Наконец она снова взяла в руки вилку с ножом.

— Лена, передай, пожалуйста, горчицу, — сказала она, опять приступая к эскалопу.

Дальнейший обед протекал в полном молчании.

Боевая практика у нас по какой-то неизвестной нам причине задержалась, и первого занятия я ждал, пожалуй, даже с нетерпением. За прошедшие два года я постепенно проникся уважением к Генриху Менски. Он, конечно, не упускал случая повеселиться за счёт студентов, и образ садиста-затейника прилип к нему довольно прочно и отчасти заслуженно. Однако если приглядеться, то можно было с удивлением обнаружить, что студенты у него никогда не получают травм. Точнее, если изредка и получают, то исключительно друг от друга. При этом учил он превосходно — даже Иван уже совершенно не походил на деревенского увальня, и добиться этого за каких-то два года было поистине поразительным результатом. Если учесть, что именно боевая практика была для нас залогом выживания, то можно было смело сделать вывод, что нам здорово повезло с преподавателем.

Менски появился, будучи настроен необычайно добродушно:

— Здравствуйте, студенты! Скучали по мне?

Вся группа заулыбалась ему. Похоже, не я один сумел его правильно оценить.

— А я тоже по вам скучал, можете в это поверить? — заявил Генрих. — Сам поражаюсь, честное слово. Признаюсь, что ваша группа мне нравится, не то что эти нытики на курс младше. Я-то поначалу думал, что из вас толку вообще не будет, а оказалось, что как раз наоборот, из вас могут выйти вполне приличные боевики. Даже из Арди, как это ни удивительно.

— Это почему удивительно? — возмутился я.

— Потому что вам это вообще не нужно, — объяснил Генрих.

— Это почему нам не нужно?

— А зачем вам уметь драться? — удивился Генрих. — За вами стоит дружина. Вот ваши же одногруппники за вас и будут драться.

Эх, видел бы ты Сына Камня. Не думаю, что дружина смогла бы с ним что-то сделать. Да и на тебя интересно было бы посмотреть. Впрочем, Менски наверняка сражался бы до конца, не тот это человек, чтобы сдаваться.

— Не всегда можно спрятаться за дружину, — заметил я. — Иногда необходимо драться самому.

— Тоже верно, — согласился он. — Хотя у некоторых и получается всю жизнь за кого-то прятаться. Но я уже понял, что вы не из таких. Это достойно уважения. Ну всё, обнялись, поцеловались, давайте теперь к делу.

Улыбки увяли, и все мы заметно напряглись. «Дело» в понимании Генриха обычно было тесно связано с мордобоем.

— Третий курс — это важный рубеж, — начал Менски.

А ведь я совсем недавно это слышал — они друг у друга слова списывают, что ли? Однако Генрих, как менее склонный к словоблудию, перешёл к конкретике побыстрее:

— Именно на третьем курсе вы начнёте изучать атакующие конструкты. Точнее говоря, вы будете изучать нелетальные конструкты, которые называются так, потому что убить ими немного сложнее, чем теми, которые вы будете изучать на четвёртом курсе. Кстати, кто мне скажет, чем отличаются атакующие и защитные конструкты?

— А разве они отличаются? — вместо ответа спросил я.

— Ты, как всегда, меня не разочаровал, Арди, — заржал Генрих. — Здоровый цинизм — это правильное качество. Всё верно, они ничем не отличаются. Обычным школьным хлопком можно толкнуть человека под машину…

Все сразу вспомнили, как мы им скинули бандитов со скалы, и закивали.

—… защитным барьером можно, например, незаметно утопить противника, а воздушным фильтром при некотором навыке можно очень легко кого-нибудь удушить. Кстати, убийство защитным конструктом — это любимый способ диверсантов, и мы посвятим немало времени способам применения защитных конструктов, и способам защиты от них. Или вот взять такой пример: в вас швырнули камень, а вы навстречу швыряете другой камень, чтобы отклонить его. Конструкт использован совершенно одинаковый, но с одной стороны это нападение, а с другой — защита.

— А зачем тогда такая классификация? — с недоумением спросила Дара.

— Нас заставили принять эту классификацию те, чья работа состоит в том, чтобы сделать жизнь людей несчастной. То есть наши чиновники. В один прекрасный момент они обратили внимание на то, что мы живём слишком легко, и приняли закон, что до девятнадцати лет одарённых нельзя обучать атакующим конструктам, а до двадцати — летальным. Поскольку никто не понимал, чем отличаются атакующие конструкты от защитных, а тем более летальные от нелетальных, то работа закипела вовсю. Создали комиссию, три года классифицировали конструкты, потом ещё два года обсуждали, потом отправили на доработку, ну вы представляете, как это обычно происходит. Лично я просто поубивал бы всю эту шатию-братию и решил вопрос радикально, но я простой преподаватель, а наши Высшие парят где-то высоко, и им плевать.

— И что, всем прямо вот так было плевать? — усомнился я.

— Тех, кому было не плевать, и кто мог на это повлиять, включили в комиссию по реформе образования. Реформа продолжалась восемнадцать лет, и все эти годы они получали неплохие деньги, писали статьи о том, как вскоре расцветёт у нас образование, и так далее.

— Вы, по-моему, преувеличиваете, — я уже откровенно не верил этому рассказу, хотя из прошлой жизни мог припомнить и не такое.

— Это можно легко проверить, — пожал плечами Менски.

— Я попрошу Драгану Ивлич рассказать мне эту историю, — ответил я. — Будет любопытно сравнить её версию с вашей.

— Я всё время забываю, кто ты, Арди, — хмыкнул Генрих. — Как-то плохо укладывается в голове студент-младшекурсник, который может вот так небрежно попросить отчёта у первых лиц княжества. Ну что ж, сравни. Она, кстати, в комиссию не входила, так что действительно интересно, что она может сказать по этому поводу. Надеюсь, что ты и со мной поделишься этим рассказом.