а Теодор начал развязывать шнуровку на ее ночной рубашке. Он покрывал поцелуями ее тонкую шею, и она закрыла глаза. — Почему вы так не любите, чтобы маман бывала у вас?

— Потому что здесь я развлекаюсь с женщинами, — прошептал Теодор и, подняв ее на руки, унес в постель.

Латгардис была такой уставшей, что даже не пискнула, когда он бросил ее на ложе. Откинул голову назад, Теодор раздвинул ей ноги и медленно вошел в ее плоть. Латгардис почувствовала, какой он был напряженный и горячий.

Все ощущения смешались внутри нее, как отблески огня на потолке. Сначала было немного неприятно, но уже не больно. А потом ее овеяло теплом, она испытала мимолетное новое чувство. Оно было приятное, и не с чем несравнимое. Наверное, это и есть блаженство соития!

Она перехватила его взгляд – глаза супруга горели животной похотью. Теодор не останавливался, одновременно опустошая и наполняя ее, и волна безостановочно, раз за разом, накатывала на нее. Подобно вспышке молнии, осознание потрясло ее, когда она почувствовала оргазм.

Теодор излился в нее мощной и жаркой струей семени. Из его горла вырвался рык – он издал последний крик экстаза и отделился от нее. Упав обессиленный рядом, он тут же отрубился.

Латгардис сначала испугалась, подумав, что он потерял сознание. Ведь Теодор немало влил в себя браги. Но стук его сердцебиения успокоил ее, и она прилегла рядом и, тихо всхлипывая, уснула.

ГЛАВА IX

Беспокойно пошевелившись на сбитых простынях, Латгардис застонала. Страсть заполнила ее тело странной болью – острым желанием соития. Это ощущение было мучительно сладким и заставляло желать невыносимо сильно именно того, чего она боялась – любовных утех от требовательного супруга. Но сейчас, в ее грезе мужчина, что прикасался к ней, был нежен и чуток.

Она испуганно распахнула глаза и через секунду поняла, что все это ей пригрезилось. Ее взгляд скользнул по резной мебели, бордовым занавескам, большому сундуку, ушату и круглому столику с подсвечником. Слабый свет свечей сливался с теплым сиянием от огня в камине. Герцогиня поняла, что она в своей постели.

Латгардис подняла глаза и встретилась взглядом с Теодором. Как обычно, полностью одетый, он наблюдал за ней из резного кресла. Выражение его лица показалось теплым, но разгадать мысли мужа она не смогла.

— Доброе утро, — проговорил он негромко и спокойно.

— Доброе… — прошептала она и смутилась оттого, что он так внимательно за ней наблюдает. Что за странные у него манеры?

Теодор встал и распахнул окно, впустив прохладный утренний бриз. Послышался звон колокола.

Латгардис быстро встала и пошла к ушату.

— О, почему вы меня не разбудили, мы опаздываем на мессу!

— Капеллан нам простит, он знает, что мы не придём, — сказал он спокойно, продолжая смотреть в окно.

— Но маман – нет! — Латгардис быстро сменила ночную рубашку на свежую тунику.

— Ты вышла замуж за меня или нее? Маман не следует вмешиваться в наши семейные дела, и ты должна дать ей это понять, — Теодор отошел от окна.

— Как мне это сделать?! Ведь она ваша мать! — Латгардис застыла с гребнем в руках.

— А ты – госпожа замка! — констатировал герцог. — Собирайся, я жду тебя к завтраку.

В двери постучали, Теодор впустил Элли и вышел.

Вытершись мягким полотенцем, Латгардис позволила камеристке помочь ей надеть платье из фиалкового цветастого миткаля и заплести волосы в тугую косу. Она вышла из своей спальни полчаса спустя и пошла завтракать.

Теодор стоял у окна и с рассеянным интересом наблюдал за происходящим во внутреннем дворе. Его мысли были заняты важными вещами: он думал о походе с королем. До него еще целое лето.

Герцог не знал, вынесет ли до сентября свою супругу. Как быстро она ему надоест? Латгардис слишком холодна с ним не только в постели, холодны ее темно-синие вечно грустные глаза. Несчастная страдалица!

Повернувшись, он увидел супругу, и все мысли моментально вылетели у него из головы.

— Ты чудесно выглядишь! — сказал он.

Она посмотрела прямо на него.

— Благодарю.

— Прошу, позавтракай со мною, пока еда не остыла, — жестом он указал на накрытый стол. — А потом я покажу тебе кое-что. Это сюрприз.

Глаза Латгардис весело заискрились, и она улыбнулась. Неужели ему удалось ее взбодрить?

— Ну вот, а то ходишь со взглядом погибающего лебедя!

Латгардис не совсем поняла, что он имел ввиду, но, видимо, это был намек на то, чтобы она ему чаще улыбалась. Притворяться она не умела, как и заигрывать с мужчинами, а вот подарить улыбку может каждый.

Она разволновалась, думая о сюрпризе, что приготовил ей Теодор, поэтому быстро справилась с омлетом и теплым яблочным компотом. После они покинули свои покои через отдельных ход из замка, который был предназначен только для Теодора.

Проход вывел их за замок, в небольшой отдельный двор с высокой стеной. Эта часть отличалась от остальных построений тем, что была сооружена из простого, серого, грубого камня. У Латгардис сложилось впечатление, что это были руины, возможно, более старой постройки.

— Познакомься с нашими личными телохранителями. Бодолевос и Адалстан, — окликнул ее супруг. — Один из них всегда будет сопровождать тебя, куда бы ты не направилась. Тебе стоит лишь сказать об этом. В мое отсутствие вместе с тобой они ответственны за замок!

На герцогиню сурово смотрели два крепких, высоких, вооруженных до зубов воина, облаченных в доспехи. Один был рыжеволосый и белокожий, а другой – с каштановой гривой, крепко поджаренный на солнце.

Оба мужчины преклонили перед ней колени.

— Это честь – служить вам, госпожа!

Латгардис кивнула, охранники встали и отошли в сторону.

— Это место моего уединения, маман не должна знать о нем. Ты скоро будешь рада, что сможешь спрятаться где-нибудь от ее нравоучений, — сказал тихо Теодор.

Он подвел ее к сундуку, который стоял в углу, рядом с деревянной фигурой для оружейных тренировок. Герцог достал оттуда замшевый упелянд – куртку с пришитыми кожаными наплечниками.

— Это тебе, примерь, — Теодор помог надеть супруге куртку, и похлопал ее по плечам. — Отлично сидит!

— Это доспехи? — поинтересовалась Латгардис.

— Не совсем. Доспехи для тебя тяжелы. Это охотничья куртка, такая есть и у моей сестры, — ответил Теодор, затем достал из сундука охотничий лук и протянул его ей.

— Какой легкий и