Латгардис испытывала чувство стыда, не зная, как скрыться от едкого, насмешливого взгляда мужа, созерцавшего ее тело. Его язык скользил, изучая, по изгибу ее шеи, и ей становилось приятно, но юная воспитанница монашек ничего не могла поделать со своим страхом. Он убивал в ней все чувства.

Теодор осыпал жену поцелуями с ног до головы, не оставил без ласки ни дюйма ее тела, затем нежно распахнул врата в потайной мир. Он прижал Латгардис к себе, и она ощутила его тяжесть. Мужчина смотрел ей в глаза – как охотник в глаза дикой газели, и чувствовал ее страх.

От резкой боли она дернулась и вскрикнула. Он остановился, на мгновение застыв, оставаясь в ней, но потом начал двигаться, как будто догонял волну внутри нее.

Его дыхание учащалось и становилось все громче, перешло в стон, сначала в легкий, затем – с каждым движением – все сильнее. Тело мужчины напряглось, по нему прошла судорога, пронзившая молодую женщину, словно молния, и он, дав выход своим эмоциям, взревел, как медведь.

Теодор упал на нее без сил, всем весом, тяжело дыша. Вспотевшие тела липли друг к другу, и Латгардис чувствовала бешеный ритм его сердцебиения. Не в силах выносить больше эту близость, она высвободилась из его объятий и отвернулась. Теодор поцеловал ее в висок, и она расплакалась навзрыд.

Муж встал, оделся и принес Латгардис халат. Она закуталась, села в теплое кресло у камина и уснула. Неприятные ощущения внутри еще долго не проходили.

Теодор пошел отнести простыню в зал – и пропал. Едва отгремела свадьба — пир на весь мир, – как угасла искра страсти в груди получившего свое героя.

ГЛАВА VIII

Теодор зажег свечи в опочивальне, несмотря на то, что маман была весьма против, если ими пользовались без особой нужды.

Он хотел, чтобы Латгардис проснулась в теплой комнате. Вчера его жена доставила ему удовольствие. А вот он ей – навряд ли…

Теодор подбросил в камин полено и поплотнее закутался в вязаный плед. Брачная ночь прошла – и вместе с ней в очаге погас огонь.

Латгардис еще крепко спала, и он посматривал на ее спящее ангельское личико, полуприкрытое светлыми прядями волос. Будить свою герцогиню ему не хотелось несмотря на то, что сейчас он ее хотел сильнее, чем вчера. Теодор боялся напугать ее своим аппетитом. Да и навряд ли ему дадут спокойно насладиться соитием, маман уже прислала камеристку и скоро явится сама.

Герцог позвал Элли, тихо ждущей в соседней комнате.

— Пойди, разбуди госпожу!

Камеристка торопливо выбежала, сделала поклон и подошла к кровати.

— Госпожа, просыпайтесь, пора вставать, гости ждут! — громко сказала она, пошевелив хозяйку за плечо.

Этой ночью Латгардис ничего не снилось, или она просто не запомнила сон. Она услышала зовущий голос Элли, но вставать из теплой постели совсем не хотелось. Она чувствовала себя ужасно измотанной, а как только пошевелилась, неприятные, ноющие ощущения в нежном женском месте дали о себе знать.

— Сейчас… — простонала Латгардис и, собравшись силами и духом, поднялась.

Теодор посмотрел на нее и все понял. В брачную ночью он сделал ей больно, хотя привык доставлять женщинам удовольствие. Это был его первый опыт с невинной девушкой, до сих пор он обходил таких стороной. Еще один минус брака! С женщинами, привыкшими к мужчинам, не нужно особо нянчиться.

Теодор встал с кресла и подошел к жене. Все-таки нужно уладить то, что случилось.

— Не переживай, боли пройдут, и в следующий раз тебе будет приятно, — Теодор убрал растрепанные волосы с ее лица.

Почувствовав пальцы мужа, Латгардис сжалась и слегка дёрнулась, беспомощно глядя ему в глаза. Она была готова дать волю своим эмоциям, заплакать и умолять его не повторять то, что с ней сделал. Так эта мука будет повторяться? И как часто?

Теодор наклонил голову и припал к ее губам. Латгардис не могла пошевелиться от сковавшего ее страха. У нее перехватило дыхание, а сердце заколотилось так отчаянно, что стало больно.

Она понимала, что ей следует отстраниться и сказать ему, что не хочет, но она не смогла этого сделать. Прикосновение его губ стало таким приятным, чтобы от него отказаться. Вздох, дрожь тела, которое целиком было охвачено острым томлением – все было непривычно приятно. Кончик его языка медленно и жарко скользнул внутрь по ее нижней губе. Она ахнула, и тут же смутилась собственных ощущений.

Теодор поднял голову и улыбнулся. Ну хоть поцелуев она не боится. Шли секунды, и пока он пытался решить, поцеловать ли ее еще раз или отпустить, за дверью зазвучали шаги.

Теодор выпрямился.

— Кажется, маман пришла за нами. Мы давно должны были быть в зале. Сегодня у тебя первый выход в роли герцогини!

Латгардис устремила невидящий взгляд сначала на него, а потом на Элли. Пришла с себя, поспешно встала и пошла в угол, умыться в ушате.

В этот момент после громкого стука в дверь в комнату вошла Роза-Альбина, держа в руках драгоценный обруч.

— Доброе утро, мои пташки! Где наша новая хозяйка? — осведомилась она, обводя взглядом Теодора и Латгардис.

— Доброе, маман, — ответил Теодор спокойным тоном. У него не было желания ругаться и объяснять в сотый раз своей матери, что ей сюда нельзя. — Полагаю, что мы хотели сначала занять друг друга, как полагается молодым, а потом спуститься. Не так ли, женушка?

Латгардис постаралась не покраснеть и с трудом справилась с желанием бросить на Теодора негодующий взгляд.

— Да, ваша светлость, — подтвердила она ясным голосом и пошла одеваться.

— Еще успеется! — сказала Роза-Альбина, недовольно покачала головой и потушила все свечи, а затем отдернула занавески. — Сначала нужно проводить гостей!

Теодор решил побыстрее удалиться с ее глаз в свою комнату, где его ждал камердинер, готовый одеть господина. Сегодня герцог пожелал наряд посвободнее, просторную тунику черного цвета, бордовое сюрко с вышитым единорогом и кожаные штаны. Пока что он никуда не собирался, нужно было отгулять второй день свадьбы, а потом проводить гостей.

— Латгардис, вы уже поняли, что теперь ваша комната возле супруга? — спросила маман, войдя к невестке.

— Да, госпожа, — новая хозяйка замка крутилась возле зеркала в темно-винном, вышитом серебряными нитями платье, цвет которого волшебно сочетался с ее бледно-розовой кожей.

Роза-Альбина подтерла косынкой слезинку. Она была счастлива. Латгардис подарит ей много