незнание: никакого права верить во что-нибудь из него не вытекает. Никакой разумный человек не станет вести себя в других случаях так легкомысленно и не удовольствуется столь жалким обоснованием своих решений, своих пристрастий; подобное он разрешит себе только в наиболее возвышенных и святых вопросах. На самом же деле он всего лишь силится обмануть себя и других, что все еще привержен религии, хотя давно уже от нее отошел. Когда речь заходит о религиозных вопросах, люди повинны во всевозможных проявлениях неискренности и злоупотреблениях интеллектом. Философы чрезмерно расширяют значение слов, пока у них не остается почти ничего из первоначального смысла; какую-то расплывчатую абстракцию, ими самими придуманную, они называют «богом», а в таком случае предстают перед всем миром деистами, верящими в бога. Они и сами могут похваляться, что усвоили более высокое и чистое понимание бога, хотя их бог – всего лишь призрачная тень, а вовсе не всемогущая личность религиозного учения. Критики же настаивают на признании «глубоко верующим» только человека, испытавшего чувство человеческого ничтожества и бессилия перед мирозданием в целом. Правда, суть религии составляет не оно, а только следующий шаг – реакция на это чувство, ищущая от него какой-то поддержки. Тот, кто не делает этого шага, кто смиренно довольствуется мизерной ролью человека, скорее нерелигиозен в подлинном смысле этого слова.

В задачу данного исследования не входит определение уровня истинности религиозных представлений. Нам вполне достаточно установить их психологическую природу: они представляют собой иллюзии. Однако у нас нет необходимости таить, что это открытие изрядно повлияло и на нашу позицию по вопросу, который многим должен показаться наиболее важным. Мы примерно знаем, в какие времена создавались религиозные доктрины и какими людьми. Когда мы вдобавок поймем, по каким причинам это происходило, наша точка зрения на проблему религии претерпит примечательный сдвиг. Мы говорим себе: как было бы прекрасно, если бы существовали бог в качестве создателя мира, милосердное провидение, нравственный миропорядок и потусторонняя жизнь. Однако при этом крайне поражает, что все обстоит именно так, как мы и желали. И вроде бы еще страннее, что нашим бедным, невежественным и подавляемым предкам посчастливилось, видимо, решить все эти трудные вопросы мироздания.

VII

Когда мы признали религиозные представления иллюзиями, сразу возник очередной вопрос: а не такова ли природа и других компонентов культуры, которыми мы очень дорожим и которым позволяем управлять нашей жизнью? Не следует ли так же именовать исходные принципы, которые регулируют наши государственные учреждения? Не омрачены ли отношения полов в нашей культуре одной или несколькими эротического свойства иллюзиями? Коли уж наше недоверие активизировалось, мы не отступим в страхе и перед вопросом, а нет ли более надежного обоснования нашего убеждения, что, применяя наблюдение и мышление в научной деятельности, мы немало узнаем о внешней реальности. Ничто не может помешать нам направить внимание на нашу собственную суть или применить мышление для критики себя самих. В таком случае открывается ряд направлений исследования, результат которых должен стать решающим для выработки «мировосприятия». Мы даже подозреваем, что подобные усилия не окажутся бесплодными и что они по крайней мере частично оправдывают наше недоверие. Однако возможности автора пасуют перед масштабностью задачи, и он поневоле ограничивает свою работу прослеживанием одной-единственной из них, а именно религиозной иллюзии.

Тут наш оппонент громогласно предлагает нам застопориться: мы будем привлечены к ответу за наше запретное деяние. Он заявляет:

«Разумеется, интересы археологии заслуживают одобрения, однако никакие раскопки не проводятся, если из-за них будут повреждены жилища людей, если эти жилища обрушатся и люди будут погребены под обломками. Религиозные учения – совсем не тот предмет, по поводу которого можно умничать, как в отношении любого другого воззрения. Ведь наша культура воздвигнута на них, предпосылкой человеческого существования общества является вера большинства его членов в истинность этих учений. Если же людей убедить, что не существует ни всемогущего и наисправедливейшего бога, ни божественного миропорядка и будущей жизни, они сочтут, что способны отречься от всякой обязанности соблюдать предписания культуры. Каждый станет неудержимо, без всякой опаски следовать своим асоциальным и эгоистическим влечениям, будет пытаться утвердить свою власть, а тогда опять воцарится тот хаос, который мы устранили за многие тысячелетия культурной деятельности. Даже если бы нам удалось установить и доказать, что религия не владеет истиной, об этом стоило бы умолчать и вести себя при этом так, как предлагает философия «Als ob». Делается это в интересах всего и вся! Говоря о рискованности подобной акции, добавим, что в ней присутствует и бессмысленная жестокость. Несчетное число людей находят в наставлениях религии свое единственное утешение. Лишь при такой поддержке им удается вынести тяготы жизни. Вы же намерены лишить их этой опоры, не предложив взамен ничего лучшего. Общепризнано, что в настоящее время наука не слишком много дает людям, но, даже продвигайся она вперед заметно быстрее, она не сделала бы людей вполне довольными. У человека есть и другие насущные потребности, которые нельзя удовлетворить с помощью бесстрастной науки, и особенно странно, чуть ли не верхом нелогичности выглядит ситуация, когда психолог, постоянно подчеркивающий, насколько в повседневной жизни интеллект уступает влиянию влечений, в то же самое время старается лишить человека удовлетворения ценного желания, чтобы взамен напичкать его сугубо умственной пищей».

Для одного раза обвинений многовато! Но я вполне готов опровергнуть их все, а кроме того, собираюсь отстоять утверждение, что для культуры опаснее сохранить свое нынешнее отношение к религии, чем отказаться от него. Размышляю только, с чего начать свои возражения.

Возможно, с заверения, что я и сам считаю свою затею совершенно безвредной и безопасной. На этот раз слишком высокая оценка интеллекта не в мою пользу. Если люди таковы, как их описывают мои оппоненты, – а я и не собираюсь с этим спорить, – нет опасности, что какой-нибудь верующий человек лишится своей веры, убежденный моими рассуждениями. Вдобавок я не сказал ничего такого, чего до меня не говорили другие, более достойные люди, только гораздо полнее, выразительнее и убедительнее. Их имена хорошо известны, приводить их не буду, чтобы не создалось впечатления, будто я хочу и себя включить в их число. Я всего лишь добавил ряд психологических аргументов к критике религии со стороны моих великих предшественников – и это единственная новинка в моем тексте. Вряд ли приходится рассчитывать, что именно эта добавка добьется результата, в котором было отказано прежним критикам религии. Разумеется, в данном случае меня можно спросить: зачем же писать то, в безуспешности чего заранее уверен? Но к этому вопросу мы еще вернемся.

Единственный человек, кому данная публикация может причинить вред, это я сам. Мне