Жаль ненадолго, я толком не успеваю отдышаться.

– Посмотри на меня, – тихий, но категоричный приказ. Повиновавшись, встречаю пронзительный взгляд тёмно-карих глаз. Он стоит у кровати, повернув голову набок, и в хмурой задумчивости то прикусывает нижнюю губу, то медленно отпускает розовую кожу. Полностью обнажённый, хорошо сложенный молодой мужчина. Я никогда не оказывалась в такой ситуации, Паша не дал мне возможности себя рассмотреть, и теперь смятение напополам с волной незнакомого озноба медленно сжигает вены в пепел. Проглотив остатки гордости, неловко отвожу глаза. Посреди кремовой простыни, уже расстелена рубашка невесты. Теперь ясно, зачем он прервался – подготовить постель. – Рада, я сказал – на меня смотри. Вот так. Хорошо. Иди ко мне.

Хриплым пробирающие низким тембром тянет как по нитке, и я даже в этот раз не смею противиться. А Драгошу, словно только и нужно – убедиться в моей покорности, потому что едва я сбрасываю с себя оцепенение, чтобы выполнить очередную прихоть, он сам преодолевает расстояние в два больших уверенных шага и неожиданно подхватывает меня на руки. Бережно. Так крепко, что мышцы, согретые жаром его обнажённого торса, расслабляются сами собой. Ошеломляюще грустно узнать насколько полным и отчётливым может быть чувство собственной ценности и значимости не рядом с родными, а в объятиях чужака.

Но стоит Золотарёву донести меня до кровати как обострённый страхом и муками прошлого опыта адреналин ударяет по нервам, стягивая их в одну звенящую пружину. Я с силой впиваюсь нарощенными ногтями ему под лопатки, глубоко вспарываю кожу, размазывая липкую лимфу по сведённым мышцам спины, и громко всхлипываю, прижатая к кровати весом рухнувшего сверху жениха.

Такой реакции он точно не ожидал.

– Тише, птичка, разве я тебя хоть чем-то обидел? – в его улыбке недоумение, в моём дыхании хрипит испуг. – Не зажимайся, я не тороплю, всего лишь хочу, чтоб ты ко мне привыкла. Ладно?

Продолжая улыбаться, Драгош склоняется, и наши рты соприкасаются одновременно с моим "Да". Это поцелуй – знакомство, поцелуй – откровение. Вернее из-за моей неловкости мы сначала стукаемся зубами и только потом он мягко оттягивает мою нижнюю губу, будто пробуя её на вкус, накручивает тело неясным томлением, вынуждая робко отвечать, пусть неумело в силу своего небогатого опыта, но вполне искренне. Получив отклик, парень уже требовательно толкается мне в рот языком, исследуя, нежа, задевая им нёбо, так властно, что руки вместо того, чтобы оттолкнуть, застенчиво обхватывают широкую спину.

Каменные мышцы постепенно обмякают, придавленные чужим весом и успокоенные приятной лаской, доверчиво расслабляются, а потому не сразу реагируют на осторожное движение широкой ладони по внутренней стороне бедра.

"Это мы уже проходили", вспышкой проносится в голове, пока я в панике впиваюсь ногтями ему в плечи.

– Ты пока просто привыкаешь, помнишь? – болезненно морщится Драгош и, дождавшись моего кивка, чуть приподнимается, аккуратно устраиваясь между моих ног. – Не отворачивайся. В этом нет ничего постыдного. Ты моя перед Богом, а я – твой.

Да если бы причиной был стыд, а не неразрешимая задачка: поймёт – не поймёт, я б так не жалась. Мне было бы легче рискнуть, будь он грубым и несдержанным, но Драгош оказался не таким уж и злодеем. Если сейчас солгу, то, как потом смотреть ему в глаза? Всю жизнь. Ну не могу я так! Пусть сам решает.

– Драгош...

– М-м? – нехотя оторвав губы от ложбинки на моей шее, парень вопросительно вскидывает бровь. Он выглядит на удивление сдержанно, только тяжёлое дыхание, что щекочет мне подбородок, выдаёт играющий в его крови кураж.

– Я должна признаться, – замявшись, заворожено слежу, как с мужественного лица постепенно сходят все краски. Остатки натянутой улыбки выражают уже не страсть, а слепящую, звериную ярость. В кофейных глазах – приговор, и я внутренне кричу, содрогаясь от накопившихся эмоций, но продолжаю тише выдоха: – Ты не первый.

Румны* – жена.

Глава 10

Драгомир

Это что-то на грани безумия. Я нечленораздельно рычу, отвергая услышанное, но проклятых три слова замыкает в бесконечном повторе, а разница между невинным ангелом и обыкновенной шлюхой стирается до игольного острия, которое впивается мне куда-то под рёбра. Раскалённое, зараза. Ржавое.

Спасибо, дед! Вовек такой подставы не забуду.

Широко распахнутые, тёмно-карие как у лани глаза смотрят жалобно и виновато, да мне их почти не видно за суматошным роем кровавых мушек. Где тот терпеливый олень, что был готов подарить ей кров и верность? Отзовись, лопушок! Ау-у!

Нет его. А тот, кто есть, люто ненавидит оставаться в дураках. И он своё получит.

– Так что ж ты дрянь из себя целку корчишь? – боль, пульсирующая в груди, гасит остатки здравомыслия, оставляя одну жгучую ярость, что с кровотоком перетекает в пах. Сатанея, сгребаю разметавшиеся волосы в кулак на её затылке, мягкие, одуряюще пахнущие разомлевшими на солнце розами. Хороша мерзавка, это раззадоривает ещё больше. Сильнее сжимаю густые локоны, натягиваю их, пока внешние уголки век дорожками слёз не устремляются к вискам, а второй рукой насильно растаскиваю стыдливо сжатые бёдра. Вблизи чётко проглядываются синеватые следы чужих пальцев на алебастровой коже. Чужих, чёрт подери, пальцев на моей невесте!

Невозможность взгреть кретина, что посмел тронуть моё, срывает крышу. В таких делах всегда виноваты двое, она позволила – значит, и отдуваться сейчас будет за двоих. А я не просто зол – я взбешен. И всё же на миг неуверенно замираю, настолько низким и противоестественным кажется собственный порыв. Всего на пару секунд, прежде чем Рада оплошно открывает рот, каждым словом намертво заколачивая себе лаз к спасению.

– Не говори им. Что захочешь, сделаю. Я на всё согласна, только не губи меня, Драгош.

Что ж ты, когда под мужиком лежала о шкуре своей не думала? Жертва, блин.

– Сделаешь, не сомневайся.

Её напряжённые мышцы и ногти в мясо раздирающие мне спину превращают проникновение в пытку, но я не гонюсь за удовольствием. Моя цель – выплеснуть гнев. Наказать. Сжимая зубы, проталкиваюсь глубже, мимоходом отмечая, какая она всё ещё узенькая. Видать недолго с первым кувыркалась.

От надрывных криков закладывает уши, и каждый из них вонзается в спину ножом, разъедающим как ложь, острым как предательство. Покрывая чужой грех, я не только переступаю через свои гордость и принципы – я попираю честь семьи, память предков. Стоит ли дедово наследство таких жертв? Однозначно нет. А финансовая независимость, что позволит вытащить мать из