Крик вырвался раньше, чем Кира поняла, что сейчас закричит. Обжигающей силы испуг ударил в лицо, как бьет порыв горячего воздуха, когда выходишь из стеклянных дверей метро. Глаза только и успели передать в мозг картинку увиденного, а тот выхватил из нее перекрученные проволокой тощие лапы, откинутую в сторону голову с распахнутой пастью и серый язык, удивительно длинный, вывалившийся прямо в битую крошку пола.

Кира кричала, отступая к двери, но продолжала смотреть, с пугающей жадностью вглядываться в мертвое. И когда в коридор выскочил Тарас, заслоняя собой от остального мира, глаза продолжали видеть собаку, брошенную посередине коридора, и лапы, которые ей связали проволокой, раздиравшей мех и кожу. Это мозг обрабатывал переданное ему, отпечатывал в памяти – смотри-смотри, Кира, смотри, тебе говорю, ты сама сюда пришла, вот и смотри теперь. Тошнота всколыхнулась в желудке, Кира сглотнула, уткнулась в Тараса и позволила увести себя к лестнице.

– Ничего-ничего-ничего, – бормотал он. – Не смотри только, нормально все, псина дохлая…

– Да знаю я, что она дохлая!.. – внезапно разозлилась Кира и села на ступеньку.

– Сумка-то где? – встрял Южин.

Тарас чертыхнулся, Кира задержала дыхание, она все ждала, что крик повторится. Только кричать теперь будет Тарас. Она никогда не слышала, как он кричит. Как плачет, слышала. Как чихает, поет, шмыгает носом и бормочет во сне. А крик – нет. Как вообще он может кричать, такой большой и спокойный? Но может. Все могут. Горло Киры саднило, недовольно покалывало в растревоженных гландах.

Вот сейчас Тарас закричит. Не может не закричать. Его глаза тоже увидят это – лапы, проволоку и серый язык, и по телу разольется обжигающая волна ужаса. Мертвый пес, истерзанный проволокой. Пес. Мертвый. Связанный. Проволокой. В пустой больнице. Как не закричать? А когда он закричит, все наконец выберутся наружу, перелезут через забор и никогда больше в это чертово место не вернутся.

Но крика все не было. Тарас потоптался в коридоре и пошел обратно. Его медленные, ровные шаги разносились по этажу, и от каждого Кира все плотнее вжималась лицом в колени.

– Нормально все с сумкой, – буркнул Тарас, заходя на лестничный пролет. – Зря кипишуете.

– Зря? – Кира вскочила на ноги так резко, что щелкнуло в спине. – Ты не видел, что ли? Не видел, что там?..

Тарас смотрел на нее с сочувствием. Южин сверлил недовольным взглядом стену, еще и губы презрительно поджал.

– Стремно там, – примирительно согласился Тарас. – Собаки эти… Бешеные небось.

– А часто бешеные собаки друг друга проволокой душат? – выпалила Кира.

Южин оторвался от стены и уставился на нее.

– Какой проволокой?

– Иди и посмотри.

Южин выскочил в коридор первым, за ним нехотя двинулся Тарас. А Костик остался.

– Ты чего застыл? – спросила его Кира, возвращаясь на ступеньку, колени противно подрагивали.

Костик нависал над ней, незаметный, будто его тут вовсе не было, да так близко, что Кира разглядела белые прыщики, выступающие через его тонкую кожу. Много маленьких белесых бугорков на щеках, лбу и подбородке. «Просянка», – подкинула Кире ненужную информацию память.

– Я такое уже видел, – шепотом ответил Костик. – Он их сначала по голове бьет, потом лапы вяжет и тащит к шахте на третьем этаже. И бросает. Вниз бросает. Знаешь, сколько их там… – Сделал трубочкой влажные губы и протянул: – У-у-у…

– Зачем?

Она хотела спросить: «Кто он?» – но вопрос застрял в горле, ведь если спросишь, то можешь получить ответ. Вдруг окажется, что он – это сутулая тень, которая следила за ними в коридоре, будто сторож? Чтобы не чудили тут, не топтали почем зря. Чтобы ушли поскорее. Вдруг Костик тоже ее видел и скажет сейчас об этом бесцветным своим голоском? И куда тогда бежать? Некуда. Вокруг тишина и бетонные коридоры.

– Чтобы шахта не голодала, – ответил Костик и сорвался с места, будто лестница вдруг стала нестерпимо жечь ноги.

Кира откинулась на стену, потерла за ушами: дед говорил, что там скрыты особые точки – энергетические каналы, по которым циркулирует в теле жизненная сила. Откуда такие познания у советского инженера, Кира в детстве не задумывалась, но в точки верила свято. И привыкла тереть их каждый раз, когда ей нужно было собраться с мыслями. На вступительных экзаменах в школу кино она долго сидела, склонившись над билетом, и терла за ушами, вспоминая, в каком году и на какой кинофабрике Сергей Эйзенштейн снял главный немой отечественный фильм.

– Голова разболелась? – сочувственно спросил ее наблюдатель – высоченный дядька с роскошными седыми усами.

– Все хорошо, – улыбнулась ему Кира.

Кинофабрика называлась «Госкино», год стоял 1925-й. А фильм «Броненосец „Потемкин“» и правда был великим. Особенно момент, когда матрос Вакуленчук гибнет в схватке с белыми офицерами. У него тоже были усы, такие же роскошные, как у наблюдателя, только черные. Вторым вопросом в билете шел Жорж Мельес, который изобрел первые кинотрюки и снял абсолютно кислотную короткометражку о путешествии на Луну. Кажется, и он был усатым.

– Кирка, ты как? – спросил ее Тарас, успевший вернуться на лестницу, пока она давила на точки и вспоминала, какая нарисованная перспектива прославила Мельеса.

– Тошнит.

Тарас выглядел бледным, но храбрился.

– Меня, если честно, тоже, – признался он. – Поблюем?

– Лучше давай отсюда свалим? – предложила Кира.

Лицо Тараса вытянулось. Только он умел так искренне и явно расстраиваться, если что-то начинало идти не по плану.

– Из-за собак? Да ладно тебе, ты что, собак не видела?

– Собак, которые других собак проволокой обматывают, нет.

Тарас наклонился к ней, крепко взял за плечи, приподнял и поставил на ноги.

– Да мало ли тут бомжей ходит, – уверенно сказал он.

– Еще лучше… – Кира закусила губу. – Давай свалим, тут стремно и снимать нечего…

– Сейчас собаку подснимем! – перебил ее Тарас. – Уже контент.

– Это мерзко! – начала Кира, но он легонько встряхнул ее.

– Это легко. Очень легко. А Южин заплатит так, будто это суперсложно. Идет?

Кира нехотя кивнула.

– Мне нужны эти деньги. Тебе тоже нужны. И мы уже здесь. Хорошо?

Еще один кивок. Тарас сощурился дурашливо, мол, где наша не пропадала, мать? И отпустил ее. В образовавшемся между ними пространстве Кире снова стало холодно и тревожно, она потянулась было, чтобы прижаться снова, но Тарас этого не заметил. Он порылся в рюкзаке, схватил камеру и выскочил в коридор.

Кира присела у распотрошенного рюкзака на корточки, сунула руку во внутренний карман. Там Тарас прятал перцовый баллончик на случай, если дмитровским пацанам станет интересно, кто это тащится среди ночи по переулку и что несет в увесистом рюкзаке. Баллончик удобно лег во внутренний карман толстовки. Кира расстегнула ее так, чтобы сподручнее было залезть и вытащить, если придется. Попробовала раз, другой. От теневого сторожа не спасет, но псов точно разгонит. Вдохнула поглубже и на выдохе шагнула в коридор.