— Казалось бы — ничто уже не поможет Штауфенам, — вдруг сорвавшись с места, начал нараспев трубадур, следуя мелькающим перед глазами картинкам, — как вдруг Папа с удивлением для себя обнаружил, что, может, он и представитель Бога на земле, но уж точно не Бог. Кто бы мог подумать, что в один прекрасный день от короля-марионетки отречётся его брат Генрих, пфальцграф Рейнский?[44] Затем — ландграф Тюрингии Герман, Оттокар Богемский, герцог Генрих Брабантский[45] и архиепископ Кёльнский Адольф. А дальше переход из лагеря Оттона к Филиппу напоминал уже обвал в горах: епископы Падеборна, Страсбурга, Оснабрюка, Мюнстера и Люттиха, аббаты и священники Ксантена, Святого Куниберта в Кёльне и в Корвее…

— Всё возвращалось на круги своя, — вторил трубадуру Вольфганг, — 6 января 1205 года Филипп Швабский короновался во второй раз в традиционном месте в Аахене архиепископом Адольфом Кёльнским, полномочным представителем Папы при совершении таинства миропомазания.

Оттон сохранил за собой только Кёльн, да и то ненадолго. Отлично понимая, что оставаясь живым и непокорённым, противник может вновь собрать вокруг себя огромную армию, 27 августа 1206 года Филипп окончательно уничтожил войска Оттона IV в битве при Вассенберге, после чего Кёльн также подчинился новому королю.

А потерпевший поражение Иннокентий немедленно вступил в переговоры с Филиппом, предложив тому высказать свои претензии к Римской церкви, если таковые имеются. Однако благородный Филипп не собирался поминать былых обид, мало того, он был готов поддерживать Церковь, собираясь выделить средства на новый крестовый поход.

— Растроганный Иннокентий тут же предложил Филиппу выдать его дочь, помолвленную прежде с баварским пфальцграфом Оттоном Виттельсбахским[46], за своего племянника. Король согласился. Об этом стало известно летописцу и честнейшему человеку в империи Бурхарду Уршпергскому — вашему отцу, Анна и Константин! Приветствуйте его стоя! — орал Вальтер.

— В этом и заключалась роковая ошибка несчастного короля. 21 июня 1208 обиженный отказом жених заколол Филиппа в епископском дворце в городе Бамберге, — Фогельвейде рубанул в воздухе культей.

— Так свершился Божий суд! Бом-бом! — запел оруженосец, изображая, будто раскачивает язык большого колокола. — Бом-бом…

— Но он не принёс короны четырнадцатилетнему Фридриху, в очередной раз водрузив её на свинорылого Оттона! — выкрикнув последнюю фразу, трубадур схватился за сердце и, побледнев, упал на пол.

В очередной вспышке молнии картинка с истекающим кровью королём вспыхнула и тут же погасла. На полу, в луже красного вина, лежал потерявший сознание Фогельвейде…

* * *

На следующий день все свидетели наваждения проснулись в своих постелях.

— Ох и сильно же я перебрал вчера за ужином! — сокрушался оруженосец.

Трубадур был непривычно молчалив. Одна только Анна болтала без умолку о красоте папского облачения, и как понравился ей приснившийся ночью собор и огромный зал с дивными гобеленами. Понимая, что все они в эту ночь видели во сне одно и то же, взрослые подавленно молчали, а Константин едва не помер, обнаружив на столе исписанные своим почерком листки.

— Этот замок носит имя «Грех», и все мы грешим, даже просто находясь здесь, — объяснил происходящее Рудольфио, пришедший забрать очередную порцию записок.

— Доложите, пожалуйста, сеньору, — зачесав пальцами всклокоченные со сна светлые с обильной проседью волосы и горделиво выпрямив спину, Вольфганг Франц выступил перед Рудольфио, точно произносящий вызов рыцарь, — что мы не желаем больше быть свидетелями дьявольских наваждений и…

— И что? Покидаем этот негостеприимный замок? — рассмеялся Рудольфио. — Хотел бы я знать, как у вас это получится?

В результате всё утро летописцы проговорили, так и не сев за работу. В положенный час приставленный к ним смотритель-монах обнаружил пустые листы, на основании чего, запретил слугам нести им завтрак. Кроме того, он пригрозил лишить лентяев обеда и ужина, если те не возьмутся за дело и не продолжат порученный им труд. После этого мнения, следует ли продолжать работу, губя свои бессмертные души или лучше выждать удобного случая и напасть на охрану, разделились.

— Кто изображён на этом гобелене? — точно заворожённая Анна впилась глазами в красивую даму в красно-золотых одеждах с тёмным соколом на толстой, подбитой мехом перчатке.

— Кабы знал я такую красавицу… — мечтательно протянул оруженосец.

Девочка снова была в своей одежде, которая не шла ни в какое сравнение с нарядами изображённых на картинах дам. Она с сожалением посмотрела на обтрёпанный подол своего платья, но неожиданно показала рукой на птицу.

— А! Это чеглока — любимый сокол королевы Элеоноры Английской, матери короля Ричарда Львиное Сердце, — с готовностью пояснил Вольфганг Франц. — Видите, какой он крохотный, хотя для дамских ручек и такой малыш сущая тяжесть. Рыцари предпочитают крупных соколов: сапсан, кречет, балобан весят, как грудной младенец или курица. А держать их следует вот как эта дама, на слегка отведённой и согнутой в локте руке, на специальной перчатке или рукавице. Уверен, будь у нас тут некрупный сокол, такой как чеглока или дербник, уж вы бы тогда показали всем, как следует охотиться благородным людям!

Услышав похвалу, девочка зарделась, и это приободрило Вольфганга.

— Во время состязаний особенно ценятся те соколы, которые ловят добычу в воздухе, нападая на жертву стремительным броском, «ставкой».

— Ставкой, — повторила Анна, радуясь, что на неё наконец обратили внимание.

— Вот именно! — повеселел старый оруженосец. — Сапсан, кречет, балобан сначала догоняют свою жертву, а потом идут резко вверх, — он поднял свою руку над головой девочки, — складывают крылья, вытягивают лапы и падают резко вниз на добычу!

Анна взвизгнула, когда Вольфганг Франц схватил её за шиворот. Попыталась вырваться, но тот вдруг оторвал её от пола и, подхватив другой рукой за талию, закружил по залу, пока оба они не шлёпнулись на мозаичный пол, весело хохоча.

— Если «ставка» удалась, сокол настигает жертву, не давая ей коснуться земли. Такие соколы называются благородными. Но самый благородный из всех соколов, — оруженосец поднялся и, подав руку, помог девочке встать, а затем повёл её к другому гобелену, — носит имя кречет. Вот он — белый, точно снег. Лучший из лучших, подлинный король соколов! Когда кречет живёт на природе, то любой птице позволительно вить гнёзда и выращивать птенцов подле Его Птичьего Величества, потому что тот при случае и защитит, даст отпор даже лисе или кунице!