Хозяин рывком опустил на рычаг трубку и снова поднял. Стал накручивать диск.

— Это я. Немедленно соедини меня из этим… из Горяным. Он вдома щас. Хорошо, жду.

Забродин видел только спину Хозяина — широкую, как дверь. Ноги — тумбы. Двойной багровый затылок.

— Горяной?! — рявкнул Хозяин. — Ты шо решил там, из своей вонючей газэтой? Издеваться надо мной, так твою мать! Я тибе дам, у чём дело, голову зниму! У портрэти! Ты шо ж, сукин сын, смеяться решил?! Вы кого изобразили?! Шо? Та знаю, шо не ты лично, знаю! Если б ты сам, — Хозяин взял со стола газету и потряс ею ещё раз, — ты б в миня вже, той, дворы подмитав, а не секретарював, пойнял! З тобой — разговор будет, той, потом. А щас, ты мине нимедленно розыщи того гада, который меня так размалював. И шоб он ехал сюды, у обком! Завтра утром шоб я видел его в миня у кабинэти! Пойнял? Усё! — Трубка влипла в рычаг.

— От, полюбуйсь! — Хозяин подошёл к большому столу, за которым они сидели, и швырнул газету.

Забродин чуть не захохотал. С первой страницы на него смотрел похотливый хряк, как 2 капли воды похожий на Хозяина. Только портрет был выполнен упрощённо — грубо, без умелой ретуши. Зато внутренняя суть оригинала в нём была схвачена верно.

— Н-да, портре-ет! — протянул Забродин неопределённо.

— Ничё, я им покажу, сукиным сынам, как портреты делать! На могилы будут себе их вешать! — Хозяин налил рюмку и хватанул армянского. Без закуски. И без тоста. А может, тост и был: "За упокой души фотографа!"

— Оставь ты это дело, не стоит, а? — сказал Забродин.

— Как это не стоит! Та я им…

— Ты же коммунист, секретарь обкома всё-таки.

Хозяин был настолько зол, что решил и этого червяка поставить на место.

— Я тибе вже говорил, про кавказцев? Так от, кавказские и азиатские сэкретари живуть не так, как мы.

— А как же? — заинтересовался Забродин.

— Слухай тогда-но сюды. Только ж не болтай потом.

— Ну, что ты! — Забродин обиделся.

— Так от. Мы проть них — дети. Они ж миллионеры, сукины сыны, усе! Кандидаты наук! Дисертации им настоящие фчёные писали. Хто за нову квартиру, хто, той, за деньги. Так от им — вже нихто не страшный! А ворухнэться хто, они его, той, у сумашедший дом. Ни прокурор, ни врач, нихто вже не заступыться!

— Да ты что, шутишь? — изумился гость.

— В них там, за 100 тыщ, должность секретаря горкома можно купить! — не обращал Хозяин внимания на удивление Забродина. И хотя чувствовал, может, и не следовало бы этого говорить, но хотелось пугнуть, и его несло и несло: — Я как-то ездил у гости до одного. У той, у Азэрбайджан. Уместе фчилысь когда-то на высших партийных курсах. От живёт, сукин кот, шо тебе той шах! Там усе вмеют жить. А ты — "не стоит"…

Забродин оторопел:

— Так ведь это же… так ведь это же…

Хозяин озлился:

— Ну, шо ты фатаешь ото ртом? Не пойнимаешь, шо хозяева жизни тепер — мы? Та ещё те, шо у торговли…

— Шутишь?! — Забродин очумело моргал.

И тогда Хозяин опомнился. Понял, наболтал лишнего после вчерашней пьянки и второго похмелья сегодня. Деланно рассмеявшись, сказал:

— Шутю-шутю! А ты, шо подумал?..

Забродин решил переменить тему.

— Сколько у тебя детей? — спросил он.

— Некогда, той, было их делать. Один. У Киеве живёт. Тоже от, как й ты. Вже кандидат наук. Дохтурскую скоро будем, той, защищать. — Хозяин что-то вспомнил, достал из пиджака записную книжку, авторучку и записал: "Напомнить начальнику аэропорта, щоб 11 августа послав за Игорем у Киев самолёт".

11-го августа у жены Хозяина был день рождения, и он решил, что лучшим подарком для неё будет прилёт сына к ней на праздник. Сделав дело и откладывая в сторону записную книжку, Хозяин заметил, что гость всё ещё хмурится и сидит, как каменный. Тогда на ум ему явилась мысль напоить Забродина так, чтобы тот забыл всё, и тем поправить его впечатление от встречи.

Напился с этим Забродиным и сам до белых чертей. Не помнил, что говорил, забыв про золотую табличку в лапе медведя. Иногда с ним такое бывало — кураж перед какой-нибудь козявкой. А уж тогда не мог остановиться…

— От древние говорят, шо миром правят Любов и Голод. А я б добавил, шо самое главное у жизни — это Страх. От, хто правит миром! Это вже точно. И Лёня — тобто Ильич — правильно исделал, той, шо запретил трогать Сталина.

— Ты это серьёзно? — как-то робко спросил гость.

— Никита — был дурак, шо полез, той, разоблачать Сталина.

— Почему?

— Сталин — это символ Страха. От! Доки в народи будет держаться его авторитет, будем править миром мы, хозяева страны. Ильич, я, Хозяин-узбек. Хозяин, той, грузин, казах Кунаев. Наш совецкий интэрнационал.

Гость изумился:

— Вася, какой же он, к чёрту, советский, ты что? Ханский.

— Чому ханский? — Хозяину стало обидно, налился расплавленным чугуном.

— Потому, что вы только о себе думаете! А страна? Её население, люди? Хозяйство.

— Отут ты не прав. Промышленностью, хозяйством мы займаемося.

— Но, как?! Разве это по-совести?

— А мы — по-лёнински! — Хозяин расхохотался от своего каламбура, и настроение его на время переменилось. — Он же в нас голова!

Забываться стал и гость — тоже выпил прилично.

— Мещанин он, вот кто! Самый главный, самый большой мещанин страны. Символ! Он — ещё развалит всё, увидишь.

— Не развалит. 50 лет вже в этом направлении колесо крутится. Будет крутиться, той, и дальш. А народу усё рамно, хто у власти. Ленин, чи, той, Лёня. — Хозяин мутно уставился на гостя, забыв, как его звать. — Скажи, от тебе лично, какая, той, разница, шо выполнять? Был бы, той, приказ. А дэмократию разводить, ото и останисся без власти. Вже не ты будешь руководить, а тобой. Так шо ты не обижайсь на мой волчий интэрнационализм.

Гость опять остолбенело смотрел. И Хозяин добродушно усмехнулся:

— Постав от тебя… на наше место. Ты ж, той, тоже будешь таким. Так шо марксизм тут не при чому. Марксизм нужен усем тольки для прикрытия.

— Ну, ты ж и циник!

— А тибе шо, лучше, шоб дурак? Я тебе, той, правду объясняю. Шоб ты пойнял, шо такое жизинь. А ты мине про Ленина, Маркса. Каждый встраивается у жизни, щоб как для себя было лучше. От. А остальные — шоб боялись. Не будут тебя, той, бояться, пиши пропало.

— И