перестал подавать признаки жизни. Куда он вообще делся? Хранитель же обещал меня защищать и помогать. А если я сейчас что — то не так скажу графу или его жене? Чувствую, что терпение подходит к концу. Одно лишнее слова и прорвёт плотину. Смогу ли я и дальше притворяться в их глазах простушкой?

Графиня наверняка проницательная женщина и сразу обнаружит мой обман.

— Теперь ты выглядишь в точности как моя дочь! — с восхищением громко сказал граф, входя в комнату. А я так глубоко погрузилась в свои мысли, что не сразу заметила, что горничные начали прибираться. А мой «отец» уже несколько минут наблюдал за мной опираясь на косяк двери. Он подошёл ко мне и аккуратно взял золотую прядь, которая упала на моё лицо. — И зачем нужно было прятать такую прелесть за чёрной краской? Аделаида, ты сейчас подобна яркому солнышку в этой комнате.

— С возвращение отец. — тихо, ответила ему, потому что корсет не позволяет кричать. — Мои горничные на славу поработали.

Девушки, которые выстроили в ряд возле кровати, с облегчением выдохнули.

— Да, они сделали из тебя настоящую красавицу. Даже любопытно как отреагируют твои мачеха и старшие брат с сестрой, — граф осторожно взял меня под локоть и повёл к выходу. — Они же видели тебя только темненькой, и я их не предупредил, что приказал горничным смыть ту жуткую краску. А то выглядела как замарашка.

Хоть он и говорил в заботливом тоне, но… Каждое его словно было полно яду! Неужели он думает, что я не пойму, что он вот так издевается надо мной? «Как моя дочь», «Как замарашка» — резали слух. Он противоречит самому себе. Неужели, если бы я осталась в прежнем облике, то он бы не признал во мне свою кровь? Ему так важны светлые волосы и голубые глаза?

Я люблю себя любой! Неважно какого цвета мои волосы и неважно в какую одежду одета. Я — это я.

— Кто это? — вытаращив глаза, с удивлением разглядывал меня Феликс. Мы встретились с ним по пути в столовую комнату. — А… Аделаида?

Граф громко расхохотался. А потом схватил меня за ладонь и неожиданно прокрутил, чтобы его сын со всех сторон рассмотрел меня. Сердце неприятно сжалось и мне вообще расхотелось идти на ужин.

— Да уж… Красивое платье и дорогие украшения даже из уродины могут сделать королеву, — присвистнул, съязвил он. — Но теперь хоть не стыдно будет её гостям показать. А то я боялся, что мне придётся теперь её присутствие весь вечер.

И не стыдно им обсуждать меня же, прямо передо мной? Я же никуда не исчезла, также стою напротив них. Но это ещё сильнее доказывает, что они относятся ко мне как своей новой игрушке. Нашли марионетку, которую будет не жалко отдать кому — то…

Хотелось громко закричать, чтобы они так не оскорбляли меня. Но прекрасно понимала, что в лучше случае отделалась только пощечиной. А оно мне надо?

Феликс и граф подхватили меня под локти и вместе дотащили до нужной двери. Я даже туфлями пола не касалась, а прямо висела на них. Да и мы так быстро оказались на первом этаже, что я не успела рассмотреть убранство своего нового дома. Хоть и хочу отсюда сбежать, но что мне мешает хотя бы полюбоваться дорогой архитектурой?

— Прибыли граф Лафрод, молодой господин Феликс и госпожа Аделаида! — громко крикнул своим басовым голосом дворецкий, когда открыли большие двери и мы все втроём вошли в огромный светлый зал.

Длинный стол, валился от еды и напитков. А за ним сидели как минимум сотня незнакомых мне людей. Сотни глаз устремились в мою сторону. Разве граф говорил про званный ужин? Я была уверена, чтобы он имел ввиду обычный семейный ужин…

Но теперь понятно почему горничные так долго и кропотливо выбирали платье… Было бы странно, если бы дочь великого графа заявилась на такой важный приём в простеньком платье. Я где — то слышала, что эта маленькая ошибка приравнивалась бы к позору рода.

Гости встали из — за стола, и подняв бокалы, громко произнесли:

— Приветствует младшую дочь графа Лафрод!

Феликс ушёл вперёд, а граф меня посадил рядом с собой во главе стола. Фелиция, Феликс и моя мачеха сидела на противоположной стороне и внимательно наблюдали за мной. Хотя моя старшенькая сестрёнка скорее всего мысленно вырывала мне волосы и душила. Весело улыбается, рассказывая, что — то своей знакомой, а в глазах читается только одна ненависть… Фальшивая оболочка гнилой души…

— Дорогой граф, нам только сегодня утром доложили, что твоя младшая дочь наконец — то оправилась от долгой болезни. Поэтому ты и устроил этот пир для всех твоих друзей, — заговорил полный мужчина, встав из — за и насмешливо наблюдая за всеми. — Твоя дочь поистине красавица, не уступающая красоте первой наследнице. Но у меня возник вопрос… Почему твоя дочь объявилась именно в тот момент, когда король подписал договор, что на отбор невест могут пройти семьи, у которых минимум две дочери? Неужели ты считаешь, что мы так глупы? Ты за последние двадцать лет ни слова не проронил, что у тебя есть ещё одна наследница. А вчера в королевском дворце все только и говорят, что она бедняжка всю жизнь болела и поэтому вы скрывали её рождение от злых глаз.

— К чему вы клоните барон? — рассерженным голосом спросил мой отец. — Аделаида моя кровная дочь!

— Тогда пусть она подтвердит это! — рявкнул мужчина, и зал наполнился шумом. Все перешептывались между собой и иногда смотрели в мою сторону. А я до сих пор пребывала в шоковом состояние из — за этого приёма. Всё — таки не ожидала, что гостей будет настолько много… — С разрешения королевского мага, мы принесли артефакт крови. Всего лишь одна капля и правда всплывёт наружу.

— Ваша самоуверенность переходит все границы! Я не буду заставлять свою дочь проходить столько унизительный обряд… — отец, резко встав с кресла и крикнул на барона. — Король подтвердил, что она моя единокровная дочь. Разве этого недостаточно?

— А чего вы так боитесь? — коварным голосом спросил барон. — Ваша дочь не умрёт от потери одной капли крови. Лекари моментально залечат её ранку.

Граф метался и не знал, что делать. Неужели до сих пор сомневается в нашем родстве? На мне уже испытывали похожий артефакт несколько дней назад. Тогда почему граф сейчас так боится?

— Хорошо, — тяжело выдохнув, сквозь стальные зубы сказал граф и рассерженно посмотрел на всех присутствующих в зале. — Но больше милости от рода Лафрод