В конце концов Гостиная стала Комнатой Бабушки, а потом Бабушкиной комнатой. Там она держит свое Полное Собрание «Клэр Чемпион» в виде постоянно растущей горы пожелтевших газет, в которой увековечена вся жизнь графства, что означает: если бы у вас было время, вы могли бы здесь, у меня на верхнем этаже, начать читать про похождения неких парней в Трое и проложить себе путь через всю писаную историю цивилизации прямо до резко критического, подробного отчета об учениках школы Святого Сенана моложе 14 лет два дня назад. «Клэр Чемпион» — неистощимая хроника всего, что произошло в наших краях за жизнь Бабушки. Она никогда не перечитывает их, никогда не гуглит[135] в старомодном стиле, то есть пальцами — указательным и почерневшим влажным большим — пролистывая страницы, чтобы что-то найти. Достаточно того, что газеты один раз прошли через ее руки, что один раз она уже прожила именно ту неделю. Теперь тот факт, что их физическое присутствие заполняет комнату, является для нее своего рода свидетельством, что она пережила Реку Времени и не утонет в ней. Во всяком случае у меня возникло такое представление. Никто не обращает на это никакого внимания и не считает хоть чуть-чуть странным. Такова Фаха. Когда Лиззи Фроли была беременна воображаемым ребенком и в течение пятнадцати месяцев, на Мессе сидела бочком, чтобы поудобнее разместить невидимый большой живот, который она иногда нежно похлопывала, никто ни разу не проронил ни слова.

Разве Странное не почти Бог, как говорит Маргарет Кроу.

Поскольку в доме четыре комнаты, каждая глубиной во все здание, мама и папа должны были проходить через Бабушкину, чтобы добраться до своей в конце дома. По правде говоря, их комната — пещера. Вход четыре фута шириной и пять футов высотой, маленький каменный проход, в котором папа должен пригибаться, чтобы проникнуть внутрь. Прошли годы, пока он перестал ударяться головой.

Я до сих пор говорю «комната Мамы и Папы».

Мы не Богатые, никогда не были Богатыми, никогда Не Шагали Вверх По Социальной Лестнице и не Разъезжали по разным местам. Поэт движется вверх в ином смысле, но это не намазывает маслом ваш хлеб, как говорит Томми Девлин. Без объяснений я всегда понимала, что была причина, почему папа никогда не покупал новую одежду, почему носил ботинки с овальными дырами в подошвах, почему Мама сама стригла его волосы, почему она подстригала и мои, почему на кухонном окне стояла банка, где хранились монеты, и почему их количество то увеличивалось, то уменьшалось. Я понимала, что мой отец покупал только подержанные книги, что мог поехать в Эннис в Дедушкином твидовом пиджаке и возвратиться без него, но с «Собранием стихотворений» Одена[136] (Книга 1556, Винтейдж, Лондон), что куртка Дедушки висит теперь в витрине Магазина Фонда Помощи Угандийцам, расположенном на Парнелл-Стрит. Этот магазин торгует подержанными вещами и отдает выручку для помощи жителям Уганды. Я понимала, что был рассказ внутри рассказа, понимала, что когда деньги Дедушки Суейна закончились, им, то есть деньгам, буквально больше неоткуда было взяться. Мой отец никогда бы не принял ни Правительственные Гранты, ни Субсидии на содержание скота, ни Пособие по Безработице. Я не безработный. Таким образом, денег вы не увидите. Но невоспетый, неоцененный гений Мамы совершил Второе Чудо в Фахе, удерживая нашу семью на плаву и обеспечивая крышу у нас над головой.

Теперь вернитесь к входной двери, поверните налево и войдите в Комнату. Пол наклонен в вашу сторону, чтобы при его мытье грязная вода могла вытекать через парадную дверь — особенность, которую МакКарроллы должны были зарегистрировать как торговую марку и продать компании ИКЕА. Косой Пол служит не только для удобства уборки, дамы и господа, — как только вы встаете, наклон увлекает вас к двери и дом предлагает вам выйти в мир. Справа от вас широкий камин, возможно, десять футов — это для тех, кому нужны подробные сведения, — и напротив него платяной шкаф. Для огня есть решетка на полу, и на ней горит торф. Из нашей трубы всегда идет дым. Мама никогда не дает огню погаснуть.

Когда она вечером ложится спать, то снимает последние куски щипцами и размещает их под решеткой, где огонь спит, пока утром она не постучит по ним и не разбудит огонь, чтобы он запылал. Это старая байка МакКарроллов, я думаю. Некое колдовство или предание, какое мне, возможно, когда-то рассказали. Что-то связанное с духом дома, с тем, что нельзя дать очагу совсем остыть. У Мамы тьма-тьмущая таких штучек — МакКарроллизмов. Она научилась держать их в секрете почти все время, но если вы пробудете у нас достаточно долго и тщательно понаблюдаете за нею, за этой красивой женщиной графства Клэр, женщиной с карими глазами и свободной россыпью длинных волнистых каштановых волос, за ее упорством, простой сельской гордостью и храбростью, вы будете иногда их видеть. Вы многое узнаете о сороках и черных дроздах, о том, как входить через парадную дверь и выходить через черный ход, о майском цветении, о том, каким ухом слышно кукование кукушки[137], о сборе наперстянки и о подрезке кустов остролиста.

Бабушкино Кресло с подушкой, состоящей из старых номеров «Клэр Чемпион», стоит прямо у камина. Бабушка ждет «Чемпион» в четверг, и когда ее Симоны не слишком активны, она переходит к Планированию Смерти, что, в основном, представляет собой суперсжатую версию Плана Жизни. Лишь один вдох отделяет «Джонни Фланаган строит планы» от «Джонни Фланаган умер».

Платяной шкаф в Комнате используется как книжный. На верхней полке классические издания в кожаных переплетах, полученные в дар от Тетушек. Я ощутила их запах задолго до того, как прочитала. Думаю, они, должно быть, были мне вместо сосок-пустышек. У меня тогда была красная сыпь на щечках, резались зубки и я кричала, а у Энея тоже резались зубки, но он не кричал. Мама оглядывала комнату — что бы такое найти, что успокоило бы меня, — хватала Марка Аврелия[138] и прикладывала его к моим красным щекам. Харди, Диккенс, Бронте, Остин, Св. Августин[139], Льюис Кэрролл[140], Сэмюэл Батлер[141], — всех их я жевала беззубым ротиком, ощущала вкус и запах прожеванного и так проложила себе путь в Литературу.