Так уж случилось, что однажды я написал аналогичную шутку – хоть и более смешную – в колонке для «Гардиан». Где-то в тот период времени я прилетел в США, и меня отправили на «вторичное освидетельствование» (видимо, тогда от правосудия скрывался гангстер-мафиози, чье имя по звучанию походило на «Джон Ронсон»). Меня привели в крохотную комнату и велели ждать.

Моя шутка была смешнее твита Жюстин. Она была лучше сформулирована. И поскольку она не затрагивала больных СПИДом, она была менее отталкивающей. Итак: моя более смешная, лучше сформулированнная и менее отталкивающая. Но это как сцена с русской рулеткой в фильме «Охотник на оленей»: Кристофер Уокен приставляет пистолет к голове, издает дикий крик, спускает курок, а пистолет не выстреливает. Во многом это вина самой Жюстин, что такое количество людей решило, будто она расистка. Ее рефлексивный сарказм был облечен в не самую удачную формулировку, ее образ в Твиттер оказался довольно хрупким. Но мне не нужно было размышлять над ее твитом дольше пары секунд, чтобы понять, что она хочет сказать. Среди ее порицателей явно нашлось много людей, которые по какой-то причине умышленно решили неправильно истолковать его.

– Я никак не могу целиком осознать это недоразумение, охватившее весь мир, – сказала Жюстин. – Люди взяли мое имя, мою фотографию, создали эту Жюстин Сакко, не являющуюся мной, и заклеймили ее расисткой. У меня теперь новый страх: если я завтра попаду в автокатастрофу и потеряю память, а затем очнусь и решу загуглить себя, все это и будет моей новой реальностью.

Я внезапно вспомнил, что чувствовал себя словно оскверненным, когда создатели спам-бота запустили фейкового Джона Ронсона, который извращал все черты моей личности, превращал меня в какого-то бесчеловечного, болтливого гурмана. А незнакомцы верили, что это я, и я ничего не мог с этим поделать. То же самое случилось с Жюстин, вот только она оказалась расисткой, а не гурманом, и вместо пятидесяти так считал 1 220 000 человек.

Считается, что журналисты должны быть бесстрашными. Мы должны с достоинством встречать любую несправедливость и не бояться разъяренной толпы. Но ни Жюстин, ни я не видели бесстрашия в том, как эта ситуация доносилась до читателей.

– Даже статьи о том, что «все мы в шаге от того, чтобы стать новыми Жюстин Сакко», были изложены в рамках «я НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ не защищаю то, что она написала», – сказала мне Жюстин.

Эндрю Валленштайн был храбрее большинства. Но все равно это читалось так, словно традиционные СМИ говорили соцмедиа: «Только не бейте».

Жюстин принесла публичные извинения. Она прервала свою поездку к родственникам в Южную Африку «из соображений безопасности. Когда я появлялась на порогах отелей, в которых бронировала номера, их сотрудники угрожали забастовкой. Мне сказали, что никто не может гарантировать мою безопасность». По Интернету прошел слух, что Жюстин – наследница состояния в 4,8 миллиарда долларов, дочь южноафриканского горнопромышленного магната Десмонда Сакко. Я считал это правдой ровно до тех пор, пока не упомянул ее миллиарды за ланчем и она не посмотрела на меня, как на сумасшедшего.

– Я выросла на Лонг-Айленде, – сказала она.

– Не в поместье а-ля Джей Гэтсби? – уточнил я.

– Не в поместье а-ля Джей Гэтсби, – сказала она. – Моя мама воспитывала меня одна, она была стюардессой. А отец продавал ковры.

(Позднее она написала мне, что «выросла с матерью-одиночкой, которая работала стюардессой и работала на двух работах, но, когда мне было 21–22 года, она удачно вышла замуж. Мой отчим – довольно состоятельный человек, и я думаю, что где-то в моем Инстаграме есть фотография машины моей матери, и из-за этого создается такое впечатление, словно я из какой-то зажиточной семьи. Возможно, это еще одна причина, по которой люди решили, что я избалованный ребенок. Не знаю. Но я решила, что стоит об этом упомянуть».)

Несколько лет назад я брал интервью у нескольких белых сторонников расового превосходства, членов «Арийских Наций» в Айдахо касательно их убежденности в том, что Бильдербергский клуб – тайное ежегодное собрание влиятельных политиков и бизнесменов – это еврейский заговор.

– Почему вы считаете организацию еврейским заговором, когда в нем практически нет евреев? – спрашивал я их.

– Может, они и не евреи на самом деле, – ответил один из них, – но они… – он сделал паузу, – …как бы евреи.

Вот так и вышло: чтобы «Арийские Нации» посчитали вас евреем, необязательно было и правда быть им. То же правило действовало в Твиттере в отношении привилегированной расистки Жюстин Сакко, которая не была ни прямо-таки привилегированной, ни расисткой. Но это не имело никакого значения. Достаточно было того, что создавалось такое впечатление.

Здесь это были сторонники АНК[23]. Практически первым, что тетя Жюстин сказала ей, когда та прибыла в дом родственников из аэропорта Кейптауна, было: «Это не то, за что выступает наша семья. Так что сейчас ты заодно запятнала и честь семьи».

На этом моменте Жюстин начала плакать. На мгновение я застыл, глядя на нее. Затем заговорил в надежде, что это поднимет ей настроение.

– Порой нужно, чтобы ситуация достигла самого бесчеловечного дна, чтобы люди осознали свою неправоту, – сказал я. – Так что, возможно, вы и есть наше бесчеловечное дно.

– Вау, – ответила Жюстин. Она вытерла глаза. – Из всех вещей, которыми я могла быть в коллективном сознании общества, меня никогда не посещала мысль, что я окажусь «бесчеловечным дном».

К нашему столику подошла женщина, менеджер ресторана. Она присела рядом с Жюстин, одарила ее сочувственным взглядом и произнесла что-то – так тихо, что я не разобрал ни звука.

– Вы считаете, что я буду чувствовать благодарность за это? – ответила Жюстин.

– Да, будете, – сказала женщина. – Каждый шаг готовит вас к следующему, особенно если вам кажется, что это не так. Я знаю, что сейчас вы этого не видите. Это нормально. Я вас понимаю. Но ладно вам, неужели у вас правда была работа мечты?

Жюстин посмотрела на нее.

– Думаю, да, – сказала она.

* * *

Я получил письмо от журналиста «Гокер» Сэма Биддла – человека, который, возможно, и запустил атаку на Жюстин. Один из ее 170 фолловеров прислал ему ее твит. Он ретвитнул его на свою пятнадцатитысячную аудиторию. Вероятно, так это все и началось.